Убегающий от любви (сборник)
Шрифт:
«Бордельера» началась. Бурбон произнес пространный тост в духе Рене о глубинных евразийских связях между Россией и Францией и выразил восторг в связи с тем, что имеет счастье принимать под своим кровом такого высокого гостя. В ответ он был крепко поцелован Оргиевичем в губы. Далее последовало алаверды. Второй Любимый Помощник долго говорил о многовековой любви России к Франции и даже умудрился представить войну 1812 года чем-то наподобие совместных натовских учений.
Вечер удался! Девчонки отбросили салатные листочки и отплясывали на столе «калинку-малинку», призывно потряхивая раскатистыми грудями — меньше четвертого размера мы не брали. Сам я дважды выпил с Оргиевичем
После легкой кулинарной подготовки и основательного алкогольного разогрева настал черед разврату. Надо сказать, квартира Бурбона никогда не служила излюбленным местом сбора общества «Борьбы за моногамию и моноложество имени Св. Инессы». Официанты и те здесь были особенные — наблюдательные извращенцы. Вся радость их жизни состояла в обслуживании таких вот оргий, поэтому секреты чужих удовольствий они хранили, как свои собственные. Но даже ко многому привыкшие официанты были взволнованы, когда Второй Любимый Помощник, лицо которого не сходило со страниц газет, мощным бурлацким движением придвинул к себе русалочку вместе с блюдом, расстегнул брюки и, окунув орудие в сметану, рыча, завладел девицей не совсем естественным способом, да еще с таким азартом, что королевские креветки брызнули в разные стороны как живые.
— А ну давай, орлы! Гоша! Тенгизка! Эй, временный, не сачкуй, а то на пенсию отправлю! — крикнул Оргиевич. — Бурбон, мать твою за ногу, у тебя что — отсох?
Знаменитые бандюки оказались, как и следовало ожидать, садистами не только по профессии, но и по сексуальной ориентации. То, что они вытворяли с истошно оравшей от боли крашеной блондинкой, на суде обычно квалифицируется как «групповые развратные действия, совершенные с особым цинизмом и повлекшие за собой тяжкие телесные повреждения». Временный поверенный сначала по осторожной гэбэшной привычке хотел на всякий случай сачкануть. А может, просто переволновался, готовя «бордельеру», и ему было не до секса. Но после окрика начальства он торопливо выбрал девушку поскромнее и увлек ее за кадку с искусственной пальмой. Остальные члены свиты разобрали танцорок, и начался русский блуд — бессмысленный и беспощадный. Я, как и обещал, принялся утешать тех, кому не достался Большой Дядя.
То и дело раздавались подхалимские возгласы изумления в связи с возвратно-поступательной неиссякаемостью Второго Любимого Помощника:
— Ах, Владимир Георгиевич, уже третья! Крепка же демократия в России!
Бурбон — вероятно, давно уже отказавшийся от женщин в пользу водки — старательно колотил по подносу, как по тамтаму, помогая высокому московскому гостю держать ритм. Скромная девица напилась и оказалась буйной. Она отобрала у временного поверенного его огромные очки и довольно изощренным образом нацепила их на свою правую ягодицу.
Катерина появилась в самый разгар «бордельеры». Длинное черное бархатное платье плавно и целомудренно
— Добрый вечер! — робко произнесла Катерина и попятилась.
— Добрый вечер, — механически отозвался Любимый Помощник, остужавший в этот момент свою державную мощь в бокале «Вдовы Клико».
Разглядев вошедшую, он смутился и, опрокинув бокал, стал застегивать брюки, второпях довольно болезненно прихватив себя «молнией». Да и вообще все развратствующие застыли в каком-то неловком испуге. Даже Гоша с Тенгизиком засмущались и отпустили свою жертву со словами:
— Ладно, телка, попасись пока…
А я, предчувствуя, что это появление может вызвать ярость у Оргиевича и безвозвратно погубить все мои заманчивые планы, постарался сделать вид, что не имею к вошедшей никакого отношения. Второй Любимый Помощник, освободив наконец крайнюю плоть из зубьев «зиппера», преисполнился подобающей значительности, оглядел залу и молвил:
— Что-то у нас тут непорядок в смысле питания…
Бурбон, ударив кулаком по подносу, закричал на официантов, и они бросились приводить в порядок сервировку, основательно нарушенную охотниками до настольной любви. А Катерина тем временем подошла ко мне, материнским движением заправила в брюки рубашку и платочком стерла с моего лба испарину сладострастия.
— Тебя же просили, — зашипел я. — Уходи немедленно!
— Зайчуган, в номере так скучно…
Тем временем ко мне, натыкаясь на стулья, подскочил лишившийся своих очков временный поверенный и потащил к Оргиевичу.
— Твоя? — грозно спросил тот, кивая на Катерину, задумчиво нюхавшую веточку сельдерея.
— Моя, — чувствуя, как холодеют уши, ответил я.
— Жена?
— В каком-то смысле… Знаете, такая ревнивая…
— Знаю. Уступи!
— Не связывайтесь, Владимир Георгиевич! — на всякий случай предупредил я.
— Уступи — не пожалеешь!
— О чем речь, Владимир Георгиевич! — радостно крикнул временный поверенный, словно речь шла о его секретарше. — Берите!
— За Прекрасную Даму, навестившую наш скромный уголок! — провозгласил Второй Любимый Помощник, поднимая бокал.
Катерина потупила глаза и покраснела от удовольствия.
Официанты под руководством суетящегося Бурбона тем временем на длинном подносе внесли огромного угря. Под горячее Оргиевич, уже обнимая Катерину за талию, провозгласил:
— За президента! Дай бог ему здоровья!
— За президента! — гаркнула свита.
Зазвенели ножи и вилки. А через четверть часа Катерина, смерив меня победно-насмешливым взглядом, уже уводила из зала Второго Любимого Помощника. Оргиевич на пороге оглянулся и наставительно сказал:
— Вы тут не балуйтесь без меня! Нам с Катей поговорить надо. Мы скоро вернемся…
— М-да-а, — молвил временный поверенный, подслеповато глядя им вслед, — здорово ты это, Павлик, подстроил.
— Ничего я не подстраивал!
— Ну не надо! Своим-то не надо…
Разврат продолжился. Гоша и Тенгизик, проявляя непонятное постоянство, отыскали под столом свою тихо плачущую блондинку и возобновили надругательство. Один из официантов от всего виденного и пережитого свалился в обморок. Его унесли. Бурбон припал на залитую вином скатерть и душевно беседовал по-французски с головой съеденного угря. Я, выхлебав фужер водки, пошел обессиленно мстить Катьке с пьяными танцорками.