Убьем в себе Додолу
Шрифт:
С тем, что после занятий колдовством у него портится настроение, Свет впервые столкнулся еще в школе. Поначалу, пока изучаемые волшебные манипуляции были простенькими, он не обращал на этот эффект внимания. Ну не нравится что-то, так мало ли поводов у человека для ахового настроения?..
Но в тот весенний день, когда отроки отца Ходыни научились творить заклинание на невидимость, Свет впервые задумался над своими ощущениями.
Строго говоря, заклинание на невидимость не делало волшебника или заклятый предмет либо заколдованного человека невидимым на самом деле. Работа заклинания сводилась к тому, что у прочих возникало нежелание смотреть на то, что было заколдовано. Причем разумом человек свое нежелание
Отец Ходыня тут же продемонстрировал отрокам эти возможности, и парни с интересом пронаблюдали, как он растворяется в воздухе. Свет в течение нескольких минут пытался заставить себя посмотреть на стул, который только что занимал пестун, но глаза прыгали куда угодно — на рукомойник у дверей, на полки с колдовскими атрибутами, на пол или потолок. Но только не на табуретку. Потом на табуретку посмотреть удалось, но к этому времени она уже оказалась пустой.
За показом возможностей последовала демонстрация ограничений. Из другой пустоты, по левую сторону стола, раздался голос пестуна:
— А теперь посмотрите в зеркало.
Большое зеркало, доселе прикрытое накидкой из серой материи, стояло на столе. Накидка сама собой отлетела в сторону, и отроки разглядели в нем свои удивленные физиономии. А потом зеркало взлетело над столом, начало поворачиваться влево, и Свет увидел в нем улыбающееся лицо отца Ходыни. Через несколько секунд отец Ходыня возник и за пределами зеркала.
— А теперь приступим к обучению.
Обучение происходило привычным порядком. Запомнили акустическую формулу заклинания и колдовские жесты для его инициирования. Затем каждый из воспитанников проделал фокус отца Ходыни с собственным телом. Свет обретал «невидимость» первым. Все получилось сразу, отец Ходыня его похвалил, но Свет сел на свое место насупившись. И по ходу урока мрачнел все больше и больше. Его вдруг начала переполнять злоба на медлительность своих соучеников. О боги, как они были бестолковы! А как радовались, когда пестун хвалил их за такую ерунду! Можно подумать, освоили левитацию…
На уроке ему удалось сдержаться. Но когда он пришел к себе в келью, злоба выплеснулась наружу. В результате пострадала ни в чем не повинная табуретка, которую он запустил в стену. Стало чуть-чуть полегче, но скрипеть зубами хотелось по-прежнему.
Свет не на шутку испугался. Может, его кто-нибудь заколдовал, заставил ненавидеть ребят?
Он бросился на лежанку и попытался разобраться в своих ощущениях — ведь именно об этом твердил им каждый день отец Ходыня. «Натура каждого волшебника сугубо индивидуальна… Учитесь разбираться в себе… Иным путем вы свой Талант ввек не обуздаете…»
Отцу Ходыне легко говорить!.. Но ведь, кажись, ребята ничего ахового и в самом деле не совершали. Ведь урок проходил привычным образом. Никто не допустил непростительных ошибок. Может, это меня и разозлило? Ну почему они не смогли сотворить заклинания хуже, чем я?..
Нет, Талант обуздываться не хотел, и Свет, уткнувшись в подушку, злился на весь мир. Как хотелось врезать кому-нибудь из парней по физиономии! Пусть даже ни за что… А дабы не радовались особенно своим успехам. Подумаешь, колдунишки вшивые! Можно подумать, помогли страже поймать варяжского лазутчика!..
На затылок ему легла чья-то мягкая ладонь. Свет вздрогнул, повернулся.
Незаметно появившийся в келье отец Ходыня, нависая над Светом, с
Ну чего он сияет?! Можно подумать, его в Кудесники выбрали!
Свет не выдержал — отбил руку отца Ходыни в сторону от своей головы. И испуганно замер. Где это видано, чтобы отрок ударил пестуна! За такое нарушение Правил поведения последует неизбежное наказание. Да и обида отца Ходыни дорогого стоит…
Но отец Ходыня не обиделся. Только улыбка его стала немножко грустной.
— Плохо, Свет?
Свет скрипнул зубами:
— Вы же сами видите! Зачем спрашивать?
Отец Ходыня посмотрел на обломки табуретки, кивнул головой, сел на край лежанки.
— Да, мой мальчик. Сегодня вы столкнулись с оборотной стороной волшебства. Увы, но боги распорядились так, что наложение любого заклятья рождает в волшебнике агрессивность. Говорят, это отзвук ненависти Перуна к Семарглу. Пока мы изучали заклинания первого порядка, рождаемая в отроках агрессивность была мала. Но ведь у вас портилось настроение, не так ли?
Свет угрюмо кивнул.
— Сегодня мы перешли к заклинаниям второго порядка. А когда поднимемся еще на порядок — скажем, займемся левитацией, — станет еще тяжелее. За все в жизни, мой мальчик, приходится платить. Конечно, вы научитесь владеть собой, но если практикующего волшебника надолго лишить разрядки, рано или поздно у него произойдет нервный срыв. Вот поэтому вы с завтрашнего дня начнете заниматься фехтованием.
— Фехтованием? — удивился Свет. — Зачем? Ведь мы же не ратники.
— Как показывает практика, боевые единоборства дают прекрасную разрядку агрессивности. Начнете вы с фехтования, потом будете изучать рукопашный бой, потом корейскую борьбу. Когда станете взрослыми, сами решите, чем вам заниматься дальше. Другого выхода агрессивности нет, и вы обречены заниматься боевыми видами единоборства до самой старости. Или пока не перестанете быть волшебниками. Мы все проходим через это. Чем гараже у волшебника Талант, тем больше рождается в нем агрессивности. — Отец Ходыня поднялся с лежанки. — А сегодня лично вы для разрядки почините табуретку. Соберите обломки и отправляйтесь в столярную мастерскую. Там сейчас отец Гремислав. Он вас научит. Это же будет наказанием за нарушение Правил поведения отрока-волшебника.
Так Свет и поступил.
А когда стал взрослым, выбрал для себя занятия фехтованием, хоть это и стоило дороже, чем другие виды единоборств. Нравилось ему орудовать шпагой, нравилось наносить тренерам уколы, нравилось ощущать, как после боя рождается в душе умиротворенность и снова появляется желание колдовать. А главное, этот вид боевых искусств был широко распространен среди чародеев.
И он продолжал заниматься фехтованием даже после того, как обнаружил, что существует еще один, совершенно неожиданный метод гасить в себе неизмеримо разросшуюся агрессивность, метод, для применения которого не требуется ни партнер, ни тренер.
19. НЫНЕ: ВЕК 76, ЛЕТО 2, ЧЕРВЕНЬ
Утром в шестерницу Репне пришлось встать в обычное время: в связи с наплывом паломников дни отдыха на этой седмице были отменены.
Спать хотелось нещадно. А кроме того, лежала на душе полная безысходность — словно вечер вчера завершился грандиозной попойкой, во время которой потребляли исключительно дешевую водку. И, чтобы привести себя в порядок, пришлось вылить на макушку целое ведро холодной воды.
Сон опосля этого улетел, как деньги в кабаке. Но ощущение совершеннейшей безысходности улетать не желало — видно, такая монета в кабаке жизни спросом не пользовалась. С безысходностью надо было свыкаться, и, совершая привычные утренние дела, Репня стал раздумывать над тем, что он натворил. Конечно, с занятием этим он опоздал почти на полсуток — думать надо было вчера, но что сделано — то сделано. Значит, Мокошь иного ему не оставила.