Уберегу тебя от жизни
Шрифт:
Ноздри уловили слюнозалипательный запах, витающий по палате. Он пропитал собой воздух, стерильные стены, линолеум на полу. Пахло запечённым мясом, чесночком, овощами на гриле. Аромат перебивал вонь лекарств и хлорки, проникал в нос и вызывал голодные судороги желудка.
Поднявшись с кровати, Машкова окинула стол и заворожённо пошла к пенопластовым коробочкам, всё ещё хранящим душевное тепло. Инга не верила своим глазам. После безвкусной бурды и фруктовой диеты, лишь бы не откинуться от голода, такое обилие блюд высокой кухни.
«С меня обещанный сюрприз», — пришли
Сердце дёрнулось, затарахтело, забилось в сумасшедшем танце, стоило подумать о Косте. Нет. Это не симпатия. Просто приятное послевкусие после общения с интересным собеседником. Оправдав свою вспышку логичным объяснением, Инга открыла первую коробочку и чуть не захлебнулась слюной от удовольствия.
— Спасибо за сюрприз, — прошептала она, подхватывая пальцами подрумяненный перец. — И за желание жить дальше.
Глава 22
Кассиэль стал постоянным сопровождающим Инги, каждый день отвозя её в соседний корпус, а потом соблазняя длительными прогулками в прилегающем парке. К жителю шестьдесят шестой палаты он больше не заходил, оставаясь ждать Машкову в коридоре. Избегал лишний раз провоцировать Тимофея, всё ещё надеясь не привлекать внимание хотя бы с этой стороны.
Странные вещи происходили. Брезгливость и нетерпение ко всем людишкам переставала проявлять себя рядом с Ингой. Кассиэлю нравилось слушать её рассуждения на любую тему, нравилось держать её руку, помогая подняться по ступенькам беседки, нравилось дышать её неуловимым ароматом, вобравшем в себя и свежесть ветра, и сладость цветов, и терпкость смол.
А самое главное, его тянуло окунуться в тепло, источаемое Ингой, извозиться в нём, перемазаться, укутаться, склеиться с ним, чтобы не лишаться его при расставании. Происходящее заставляло Кассиэля волноваться, испытывать растерянность, биться ночами с неуправляемой партией.
Он привык, что фигуры на доске имеют только два цвета — чёрный и белый, но общение с Ингой раскрасило их в неприличный сиреневый, в кричащий розовый, в ядовитый жёлтый, в удушающе синий. Кас пытался расставить их на скучную, чёрно-белую клетку, продвинуть в нужную сторону, но они скатывались с неё, размазывая по призрачной поверхности переливающуюся радугу.
Кас с трудом акцентировал внимание по утрам на работе, больше делая видимость какой-нибудь деятельности и переложив основное на заместителей, а сам прыгал в машину и летел в больницу, стараясь успеть к обеду. Его мучал голод, но не тот меркантильный, заставляющий вгрызаться зубами в кусок мяса. Легионера изводила жажда по эмоциям Инги, изнуряла ненасытность и прожорливость.
С каждой встречей голод становился объёмнее, выходил из-под контроля, оседал потребностью держать всё время Ингу в поле зрения, вшить в зону своего комфорта, приклеить на липучку к своему телу. А стоило сказать «до завтра», прикрыть за собой дверь, отдалиться на шаг, как ненависть и раздражение
Странности происходили и с Ингой. Она с нетерпением ждала следующего дня, следующей встречи с Костей, следующей прогулки среди сосен. И каждый раз, прощаясь с мужчиной, она переживала, что ему надоест, что он потеряется в круговороте вселенной, задержится на работе, увлечётся другой женщиной.
Если раньше Машкова считала, что испытывает сильное, неизведанное чувство к Алексу, то выжигающая кислота, затапливающая сердце в отсутствии Кости, напрочь стёрла те воспоминания. Ингу штормило между вдолбленной воспитанием нравственности и между беспечностью и безрассудством.
Вина, что так скоро откликнулась на внимание мужчины вместо того, чтобы убиваться о потери малыша, и трепет от мимолётных касаний, от черноты во взгляде, от хрипловатого голоса, задевающего струны в груди. Легкомысленная? Наверное… Но сейчас хотелось быть именно такой. Зачарованной, растерянной, чуточку влюблённой. Или не чуточку.
Инга навещала Тимофея, старалась развлечь его, вроде, говорила о чём-то, но ни одна тема не цепляла, не привлекала внимание, в отличии от незначимых, подчас даже пустых разговоров под крышей беседки. Инге не важно было о чём она спорит с Константином. С ним слова сами лились, складывались в умозаключения, оборачивались в продолжительные обсуждения.
Ещё Машкова готовилась к встрече, тщательно причёсывалась, затирала тональником оставшиеся разводы синяков, подмахивала ресницы тушью и размазывала капельку духов по запястьям. Ей хотелось быть красивой, заинтересовать Костю, перейти на новый уровень отношений.
Дни Инга проводила в ожидание и в прогулках, а ночами ей снились бои на мечах, маленькие ангелочки, Константин, расправляющий большие, чёрные крылья, и огонь, пожирающий, лижущий языками пламени эту картинку. Она ощущала себя на месте той бойни, как будто находилась в самом эпицентре сражения. Просыпалась Инга встревоженная, в слезах, и успокаивалась только, увидев Костю.
Ей бы поведать о таких навязчивых и не совсем привычных снах, но она боялась показаться неуравновешенной, ненормальной, боялась оттолкнуть мужчину своими странностями, боялась, что он больше не придёт.
Тимофей всё понял по её отсутствующему выражению лица, пока она сидела возле его кровати, и по лихорадочному блеску в глазах, стоило ей проститься и побежать на выход. Артюшин знал, кто ждёт Ингу за дверью, ревновал, злился, но ни на что не мог повлиять. Машкова сделала свой выбор. Что тогда, забеременев от неизвестного мужчины, что теперь, безрассудно несясь к мутному типу.
Тим не понимал, почему Инга выбирает кого угодно, только не его. Вроде не урод, при деньгах, способен бросить к её ногам мир, готов всю жизнь носить на руках, а она нос воротит. Строптива, принципиальна, забила свою голову романтической чушью. Всё искру ждала, забывая о более важных чувствах в браке. Уважение, преданность, забота. На них держится основная масса семей, если туда не вмешивается жалость.