Убей свою любовь
Шрифт:
– Молодец, Саша. Будем разговаривать.
– О чем?
– О твоем будущем. Твоем – и твоего мужа.
Я задохнулась – неужели?..
– Не бойся, с ним все в порядке. Пока. И будет до тех пор, пока ты ведешь себя правильно. Но как только что-то пойдет не так... У него в охране наш человек, и он уберет твоего Акелу быстрее, чем ты успеешь выдохнуть. Помни об этом, когда будем разговаривать.
– Что вы хотите?
Он рассмеялся гортанно и обнял меня за плечи:
– Вот это правильный подход. Я хочу немного. Мне нужно твое умение стрелять.
– Зачем?
– Все просто – я буду давать тебе
– Если я откажусь?
– Сдохнешь. Но сперва тебе привезут пленку с записью того, как умирал твой Акела.
Меня сковало холодом от этих слов. Я прекрасно понимала – такие люди не шутят, не бравируют, не бросают на ветер слов. Он сделает все, что обещает. Надо соглашаться, а там посмотрим.
– Если я соглашусь?
– Если согласишься, я тебя выпущу. Но ты ни слова не скажешь своему Акеле, иначе он умрет. Ты неглупая девушка, Саша, ты прекрасно понимаешь: я не шучу. Ты знаешь винтовку СВД?
Вот тут у меня шевельнулось нехорошее чувство, что этот человек знает обо мне куда больше, чем мне кажется. Про стрельбу из СВД были в курсе немногие, и даже мой собственный муж оказался в теме случайно. Не положи я Рамзеса – так и не узнал бы, пока я сама не захотела бы. Не иначе как славу «залетного снайпера», о котором трубили газеты и местные телеканалы с подачи Акелы, этот человек приписывал мне. Причем вполне оправданно и заслуженно.
– Знаю. Но стрелять приходилось редко.
Глаза в прорези маски зло сверкнули, но огонь тут же погас. Человек хорошо владел собой.
– Врешь. Но это не так важно. Главное, что ты знаешь устройство и умеешь работать с таким оружием.
– Ладно, допустим, вы правы. Что я должна буду делать?
– Будешь жить как жила. Сейчас я тебя отпущу, домой поедешь. Когда понадобишься – найду тебя сам.
Ну, совсем здорово! Сидеть на бочке с порохом и курить сигарету! Но спорить сейчас – значит заведомо обречь себя на неприятности. И не только себя... Ничего, сделаю вид, что готова играть по его правилам – мне сейчас самое важное выбраться отсюда, а уж на своей территории я разберусь и обдумаю, как соскочить с крючка, на который я так внезапно сама себя насадила благодаря умению не промахиваться по мишени.
– Что с моей охраной? Как я объясню отцу и мужу три трупа?
– Они живы. Это было снотворное, проснутся через час. Не будешь дурой – избежишь расспросов. И еще. – Человек в маске сделал многозначительную паузу и продолжил: – Если все будет нормально, я помогу тебе найти того, кто заказал твоего отца.
Не скажу, что я поверила, но где-то глубоко затеплилась искорка – а вдруг правда.
Меня отвезли на то самое место, откуда забрали, высадили из машины и уехали. Я осталась одна на дороге в компании спящих в джипе охранников. Достав из бардачка сигареты, закурила и принялась обдумывать то, что произошло.
Я не смогу сказать об этом ни отцу, ни мужу – судя по всему, этот «масочник» не шутил, и в охране у Саши, не в личной, которой муж не признавал, а в той, что постоянно работает с ним в банке, есть «крот». Как его вычислить, я пока не представляю, значит, нужно как-то крутиться и вынюхивать. Посмотрим.
Я думала о происходящем отстраненно, как будто это не со мной случилось. Такое часто бывало раньше, когда происходило что-то ужасное. Организм погружает твои эмоции в спячку. Ты спишь с открытыми глазами, спишь на ходу, что-либо делаешь на автомате. А потом все проходит. Но пока ты как зависла в полете между двумя крышами: вроде и не падаешь, но уже и не летишь. И самое главное, что при этом у тебя нет никакой паники: упадешь ты или допрыгнешь до другой крыши – неважно. Паники нет внутри, там включился «сонный режим», режим энергосбережения. Ты даже не знаешь, к чему тебе эта энергия, но понимаешь – пригодится.
Подобное состояние помогало мне легче пережить экстремальную ситуацию. А сейчас – экстремальнее некуда. Ничего, я что-нибудь придумаю, вывернусь.
Потихоньку начали просыпаться охранники, таращились друг на друга, на меня, краснели-бледнели, долго разминали затекшие в неудобных позах тела, пили минералку из бутылок. Я решила не вдаваться в подробности и не говорить им, что отлучалась.
– Это ж вы чего такого нажрались, что вас сморило?
– Так это... жарко ведь, – вяло отбивался старший – Андрей. – Обморок, что ли...
– Ага, и у джипа обморок – аж колесо вынесло, – бросил Никита, осматривая пробитое колесо. – Что было-то, Александра Ефимовна?
– Обморок от перегрева, – буркнула я. – Кондиционер зачем в машине? Такая жара, а мы экономим.
– Так, ну а колесо-то кто нам прострелил? – не унимался Никита, доставая из багажника запаску.
– А его прострелили? – Я сделала большие глаза, хотя внутри кляла дотошного охранника-водителя за его наблюдательность.
– Ну, так сами гляньте, поди, пулевое отверстие отличите от простой пробоины?
Черт... Я сделала вид, что рассматриваю пробитое колесо, и лихорадочно придумывала, что бы такое сказать.
– Да брось ты, Никс, – отмахнулся Андрей. – По такой жаре – за не фиг делать могло само...
– Ты больной? Я десять лет за рулем – первый раз такое вижу! – ощетинился Никита. – И пуля вон, в колесе-то! Прикажешь думать, что колесо само решило застрелиться?
– Так, все! Устроили корриду! – пресекла я. – Меняйте колесо, и поехали – я сейчас просто умру тут.
Пока Никита, бурча, менял колесо, отмахиваясь от помощи Андрея и Володи, я отошла в тень большого дерева, села на траву и задумалась. Как я теперь буду жить с таким грузом? А самое главное – как мне избавиться от него? Как сделать, чтобы никто не пострадал? Мысль о том, что над мужем теперь постоянно занесен меч, если выражаться его же языком, а отвести зажавшую этот меч руку я не в состоянии, потому что не знаю, от кого конкретно она исходит, приводила меня в унылый ужас. Страшно жить, зная, что один твой неверный шаг в любой момент оборвет жизнь любимого человека. Как мне теперь вести себя? Акела – чуткий, он мгновенно уловит любую фальшь в голосе, и тогда мне несдобровать. Черт...