Убежал
Шрифт:
– Ну, а я?
– ехидно спросил Рыжик, посмотрев на него, и закашлялся. Он кашлял долго, извиваясь змеёю на холодной земле.
– Ну, а я?
– ещё задыхаясь от кашля, повторил он.
Его вопрос, резко прозвучав в холодном осеннем воздухе, замер, покрытый тоскливым скрипом деревьев. Савелий молчал и думал.
– А ты!.. судьба уж такая у тебя!
– произнёс, наконец, он, смущённо тыкая палкой землю.
– Су-удьба!..
– вдруг крикнул он.
Снова наступило молчание. Гуляй, перестав выть, подошёл к Рыжику, лежавшему среди улицы, и глухо заворчал.
– Пшёл!
– крикнул на него Савелий и замахнулся палкой.
– Слушай, Гриш, пойдём!
– В участок-то?
– спросил Рыжик.
– В участок!
– Больше ничего мне и невозможно уж? а?.. Эх ты, подлец!..
– почти простонал Рыжик. Савелий молчал.
– Хошь, я уйду? Навсегда уйду, чтоб уж с тобой и не встречаться нигде, окромя страшного суда? Хошь?!
– вдруг вскочил он с земли и стал против Савелия.
– Нельзя этого сделать, браток! Никак это невозможно! должен я представить тебя. Уж ты не спорь, пожалуйста. Что поделаешь? Жизнь у тебя такая. И никуда от неё не уйти тебе!
– философски убедительно говорил Савелий и даже легонько хлопнул по плечу собеседника.
– Не уйду? никуда не уйду? Ой врёшь, уйду! От всех вас уйду, и ничего вы с меня не возьмёте. Да!
– Нет, брат, такого места, Гриша, куда так совсем уйти можно. И не ищи!
– вздохнул Савелий.
– А в реку ежели?
– стуча зубами, еле выговорил Рыжик.
Савелий вздрогнул.
– Это что же? Это уж совсем швах дело!
– быстро заговорил он.
– Разве можно это говорить? Пустяки это, браток!
Говоря так, он ощущал безотчётный страх, усиливавшийся по мере того, как он присматривался к лицу Рыжика, синему, с оскаленными и стучащими зубами, острому и почему-то решительному до ужаса.
– Идём!
– вдруг дёрнул его за рукав Рыжик и бросился бегом вперёд.
– Ну вот, давно бы!
– радостно крикнул Савелий и, путаясь в длинных полах своей шубы, поспешил за ним.
Рыжик, длинный и худой, бежал и над чем-то смеялся. Громадный и тяжёлый Савелий, громко стуча сапогами по мостовой, пыхтел, как паровик, и еле поспевал за ним.
Смех Рыжика звучал неприятно, как смех сумасшедшего, и производил на Савелия угнетающее впечатление. Но довольный, что всё обошлось
– Стой, Гриш! Не туда! Налево надо! Налево!.. чудак ты, налево!
– Врёшь ты всё!
– снова захохотал Рыжик, прибавляя шагу.
– Гриш, голубчик, али ты бежишь? Эй, брось! Невозможно это!.. Как же я-то? Пожалей, чай!
– жалобно взывал Савелий вдогонку товарищу.
Пустынная улица была совершенно спокойна. Длинный ряд заборов, деревья за ними и тьма. Две людские фигуры и собака, бежавшие посредине её, не могли возбудить ни в ком интереса к себе.
Савелий кричал, и сердце его замирало от страха, что Рыжик убежит от него.
И вдруг он вспомнил, что сейчас они выбегут на берег реки к яру и что Рыжик может прыгнуть в неё. Это придало ему быстроты, испугав его до онемения.
Но Рыжик был уже далеко от него. Его длинная фигура, согнутая, точно переломленная посредине, всё более и более глубоко ныряла в тьму, и вот она пропала. Савелий задыхался.
– Убежал!..
– звонко раздалось в воздухе последнее Рыжиково слово.
Послышался злой, резкий смех и через секунду звучный всплеск воды.
...Расставив руки и задыхаясь от усталости, Савелий стоял на краю обрыва и тупо смотрел вниз. Там было темно и страшно тихо. Чёрная, холодная вода текла медленно и бесшумно, так медленно и бесшумно, что, казалось, она неподвижна; а когда редели тучи, видно было, как ветер покрывал воду мелкой рябью... но тучи снова оползали друг на друга, и вода снова казалась неподвижной, чёрной, страшной.
Савелий долго смотрел на неё. Наконец он вспомнил, что надо сделать, крикнул, запрокинув голову к небу: "Караул!" и тотчас же, не давая замереть отзвукам своего крика, быстро сорвал с шеи свисток и разорвал тишину тоскливой осенней ночи отчаянным свистом...
– Человек... в реку прыгнул!..
– заорал он, видя, что из тьмы уже появляются бегущие люди, и, схватив рукой первого, кто подбежал к нему, растерянно забормотал:
– Рази я виноват?.. а?.. 1893 г.
ПРИМЕЧАНИЯ
Впервые напечатано в нижегородской газете "Волгарь", 1893, номер 303, 23 декабря; номер 307, 29 декабря; номер 309, 31 декабря. Четвёртый рассказ из серии "Маленькие истории".
Рассказ в собрания сочинений не включался.
Печатается по тексту газеты "Волгарь".