Убежище 3/9
Шрифт:
– Я не понимаю… – шепотом сказал Мальчик. – Как это – не используя армии?
– А вот так, – отозвался Тот, не открывая глаз. – Весь континент охвачен войной. И каждая страна, участвующая в этой войне, убеждена, что воюет с Россией. И ни одна не понимает, что на самом деле воюет с призраком. По прихоти Люси иноземные войска просто истребляют друг друга.
– А зачем ей это нужно?
– Да ни за чем, – задумчиво сказал Тот. – Не знаю… Может быть, ей нравится убивать и разрушать. Но скорее всего… Видишь ли, скорее всего, смысл того, что она делает, для нее не очень-то важен. Как не важен смысл произносимых
– …«иноземные войска истребляют друг друга».
– Да-да, вот именно. Истребляют друг друга. Ну а в России сейчас воевать все равно не с кем.
– Почему?
– Потому что там сейчас нет никого, кто способен воевать. Там все уснули. Ну, вот и сказочке…
– Уснули – в смысле умерли? – испуганно уточнил мальчик.
– Уснули – в смысле уснули. Ну, как в той сказке: все уснули – и принцесса, и король с королевой, все придворные, фрейлины и гувернантки, дворецкие, повара и солдаты, привратники, пажи и лакеи, пастухи, сапожники и плотники. Заснули конюхи и их лошади, заснули свинопасы и их свиньи. Заснули куропатки и фазаны, которые поджаривались на огне. И заснул вертел, на котором они вертелись, и даже огонь, который их поджаривал, и…
– Я хочу разбудить их! – от возбуждения Мальчик даже выскочил из-за стола. – Я их разбужу!
– Что ж, это можно. Разбуди. Если хочешь.
– Обязательно. Скажите только, что я для этого должен сделать?
– Ну, Ванюша. Ты меня удивляешь. Разве ты сам не знаешь, что в таких случаях делают?
Мальчик вдруг застыл, глядя на Того широко раскрытыми глазами. Потом со всех ног бросился прочь из избы.
– Вот и сказочке конец, – мрачно сказал Тот, оставшись в одиночестве.
Он потянулся к блюду с фруктами, взял с него яблоко, откусил кусок и медленно прожевал. Потом напряг шею – так, что на ней явственно проступили синеватые вены, а кожа на кадыке натянулась и побелела – и попытался сделать глотательное движение. Что-то щелкнуло и заклокотало у него в горле; бело-зеленые яблочные ошметки, вывалившись изо рта, застряли в бороде.
Тот схватил с блюда еще одно яблоко и что есть силы запустил его в бревенчатую стену. На секунду яблоко с жадным чавканьем присосалось к древесине, потом раскололось на три неровных куска, которые беззвучно осели на пол. Тот закрыл лицо руками и несколько раз вздрогнул – не то от беззвучного плача, не то от беззвучного хохота.
Мальчик ворвался в избу, не постучав.
– Ее там нет!
– Тише, Ваня, успокойся, – невозмутимо отозвался Тот, не отрывая рук от лица.
– Вы не понимаете, – рот Мальчика некрасиво, нелепо скривился, а подбородок мелко задрожал. – Она исчезла!
Мальчик заплакал, совсем по-детски – зажмурившись, тоненько сипя и как бы улыбаясь.
– Кто – она? – без всякого любопытства поинтересовался Тот.
– Спящая. – Мальчик вытер глаза рукавом. – Спящая. Спящая. Ее нету в кроватке. Она исчезла.
Теперь он плакал уже по-взрослому: со стоном, через силу, с застывшим лицом.
– Ну почему же исчезла? – Тот посмотрел на Мальчика
– Где? Где?
– Да не волнуйся ты так, Ванюша. Просто она теперь в Яви.
Мальчик перестал плакать; он молча стоял у накрытого стола и часто, громко, с влажным сопением втягивал в себя воздух.
– Она в Яви, – повторил Тот. – И ты тоже иди туда.
– Я боюсь, что у меня не получится…
– Получится. У тебя все получится, Иван. Ну, не трусь. Давай, сделай, как мы тебя учили. Закрой глаза…
Мальчик послушно закрыл глаза, и мокрые от слез ресницы сразу прижались, намертво прилипли друг к другу.
– Пройди через чащу… Выйди из леса… Осторожно, не открывая глаз, переплыви реку… А теперь – уходи… Отправляйся в то место, откуда мы тебя взяли…
С трудом выбравшись из-под груды ржавых железок и сырых досок, Мальчик поднялся на ноги; опасливо покосился на сваленных в углу русалок и гномов, пластиковых и деревянных, покрытых растрескавшейся пыльной краской; задрав голову, взглянул на пластмассовые красные кресла, висящие неподвижно на железном тросе, – и вышел из Пещеры на улицу.
Сырой, пронзительно-холодный мартовский воздух так стремительно ворвался в легкие, что у Мальчика на секунду перехватило дыхание.
Он поежился от ветра, негромко кашлянул и плотнее запахнул рубашку. Ветер был отвратительный. Довольно слабый, но при этом какой-то шуршащий, рассыпчатый и приставучий; Мальчику показалось, что десятки невидимых, трясущихся, ледяных пальчиков быстро и суетливо прикасаются к нему, щекочут спину и грудь, завораживают этой щекоткой. Приковывают его к месту, мешают ему двигаться, не позволяют идти.
Мальчик задрожал и прикрыл глаза, чувствуя, что ему нестерпимо, до слез хочется вернуться обратно – в родную, туманную, хвойно-ароматную Навь. Одно маленькое усилие – и он снова окажется там, у реки. И войдет в теплую, хрустящую чащу. И побежит по знакомой тропинке. И… нетушки. Нет. Мальчик отрицательно помотал головой – отказывая самому себе, стряхивая трусливое наваждение, – и двинулся вперед.
Уже отойдя от Пещеры метров на десять, он вдруг остановился – с мучительным ощущением, что забыл сделать что-то очень важное, причем забыл давно, много лет назад: и вот теперь, именно теперь это забытое необходимо вспомнить и выполнить. Мальчик медленно вернулся к Пещере и, сам не зная зачем, стал огибать ее справа, поскальзываясь на весеннем льду, хватаясь руками за холодную, шершавую стену и все вспоминая, вспоминая, вспоминая что-то – пока стена сама вдруг не показала ему то, что он искал.
Две цифры – три и девять, через дробь, – были нарисованы на этой стене синей краской. Номер дома. Когда-то давно, ужасно давно, в прошлой жизни, он хотел посмотреть номер этого дома.
– Тридевятых, – прошептал Мальчик, завороженно глядя на цифры. – Вот оно где, Тридевятых…
Чудо-град был безлюдным, белоснежным. Неподвижные махины аттракционов блестели от инея и льда. Они походили на гигантские деформированные скелеты – скелеты, лежащие на дне пересохшего водоема; скелеты, покрытые солью мертвого моря. Скелеты древнейших, фантастических животных, окоченевших здесь много веков назад…