Убежище. Дневник в письмах (др.перевод)
Шрифт:
Сегодня утром я начала сортировать ящичек с конторской картотекой, потому что его опрокинули и все было в таком беспорядке! Я скоро чуть было с ума не сошла и спросила Марго и Петера, не хотят ли они мне помочь. Но эти двое оказались слишком ленивы. Так что я все снова убрала обратно. Я не идиотка, чтоб это делать одной!
Р.S. Я еще забыла сообщить тебе важную новость, что у меня, наверное, скоро начнутся месячные. Я так думаю, потому что у меня в трусах все время остается какая-то липкая штука и мама это предсказывает. Я просто жду не дождусь. Мне это кажется таким важным, только жаль, что я не смогу пользоваться дамскими прокладками, ведь их теперь не достать, а этими мамиными затычками могут пользоваться только рожавшие женщины.
Теперь я бы такого написать не смогла. Сейчас, когда я полтора года спустя перечитываю мой дневник, я ужасно удивляюсь, что я когда-то была таким невинным подростком. Я понимаю, что, как бы сильно я того ни хотела, но такой я уже больше никогда не стану. Свои выходки, высказывания о Марго, маме и папе я понимаю так хорошо, как если б написала об этом вчера. Но то, что я так, без стеснения, написала о других вещах, не могу себе даже вообразить. Я в самом деле стыжусь, когда читаю те страницы, где идет речь о предметах, которые я хотела бы представить себе куда красивее. Я их так некрасиво описала. Ну да ладно, хватит об этом.
Что я тоже отлично понимаю, так это тоску по дому и по Моортье. Часто сознательно, но еще чаще бессознательно все это время, что я здесь была и есть, я тосковала по любви и ласке. Эта тоска иногда сильнее, а иногда слабее, но она есть всегда.
Дорогая Китти!
Наконец-то у англичан несколько удач в Африке, и Сталинград все еще не сдался, так что господа ужасно веселы и сегодня утром у нас был кофе и чай. Больше ничего особенного.
Я на неделе много читала и мало работала. Так и надо в этом мире, и уж наверняка и так можно продвинуться вперед.
В последнее время наши отношения с мамой стали лучше, но мы никогда не бываем откровенны. Папа прячет в душе что-то, чего он не хочет показывать. Все же он, как всегда, ужасно мил. Несколько дней топится печь и вся комната в дыму. Я все-таки намного больше люблю центральное отопление, и, наверно, я в этом не исключение. Марго я не могу назвать иначе, как дрянью, и она меня ужасно раздражает день и ночь.
Милая Китти!
Вчера у Петера был день рождения, ему исполнилось шестнадцать. В восемь часов я уже пошла наверх, и мы вместе с Петером разглядывали подарки. Он получил кроме всего прочего настольную биржевую игру, бритву и зажигалку, не потому, что он так много курит, вовсе нет, а потому, что это шикарно!
Самый большой сюрприз приготовил менеер Ван Даан, сообщив в час дня, что англичане высадились в Тунисе, Алжире, Касабланке и Оране.
«Это начало конца», – сказали все, но Черчилль, английский премьер-министр, который, наверно, слышал такой же возглас и у себя в Англии, сказал: «Эта высадка чрезвычайно важна, но пусть не думают, что это начало конца. Скорее, я бы сказал, конец начала». Чувствуешь разницу? Но все же есть основания для оптимизма. Сталинград, город в России, который защищается уже три месяца, все еще не сдался немцам.
Чтобы вести рассказ в духе нашего Убежища, надо хоть раз написать о том, как нас снабжают продуктами. (Да будет тебе известно, что наше верхнее отделение – настоящие чревоугодники!)
Хлеб нам поставляет очень славный булочник, знакомый Клеймана. Конечно, мы получаем меньше, чем дома, но достаточно. Продовольственные карточки нам тоже покупают на черном рынке. Цены на них растут непрерывно, то, что стоило 27 гульденов, стоит теперь уже 33. И это всего лишь за клочок бумажки, на котором что-то напечатано!
Чтобы в доме был непортящийся запас, кроме наших ста консервных банок, мы купили 270 фунтов бобовых. Это рассчитано не только на нас, но и на контору. Мешки с бобами висели на крючках в нашем коридорчике с внутренней стороны подвижного шкафа. От тяжести на мешках кое-где разошлись швы. Поэтому мы решили перенести зимний запас на чердак и доверили Петеру перетащить мешки. Пять из шести мешков уже благополучно очутились наверху, и Петер взялся было за шестой, как вдруг нижний шов распоролся и ливень, нет, град бобов обрушился на лестницу. В мешке было примерно 50 фунтов, так что грохот был, как на Страшном суде. Внизу, наверно, подумали,
Чуть не забыла сообщить, что папа выздоровел.
Р.S. Только что было сообщение по радио, что Алжир взят. Марокко, Касабланка и Оран уже несколько дней в руках англичан. Дело только за Тунисом.
Милая Китти!
Великолепная новость, мы хотим принять восьмого в наше Убежище!
Да, так и есть, мы всегда считали, что тут вполне найдутся место и еда для восьмого. Мы только боялись, как бы не обременить еще больше Кюглера и Клеймана. Но так как ужасные вопиющие новости извне в отношении евреев становились все ужаснее, папа посоветовался с этими двумя авторитетными людьми, и они сказали, что план превосходный. «Опасность для семерых так же велика, как и для восьмерых», – сказали они и были вполне правы. Когда с этим было улажено, мы стали перебирать в памяти наших знакомых, чтобы найти какого-нибудь одинокого человека, который хорошо вписался бы в наше семейство нелегалов. Вычислить такого человека оказалось нетрудно. После того как папа отверг всех родственников Ван Даанов, наш выбор пал на зубного врача по имени Альфред Дюссел. Он живет с одной милой женщиной – христианкой, намного моложе его, с которой он, скорее всего, не расписан, но это не важно. Его знают как спокойного и образованного человека, и, судя по поверхностному знакомству, он показался и нам, и Ван Даанам симпатичным человеком. Мип тоже с ним знакома, так что может привести в исполнение план укрытия. Когда Дюссел придет, он будет спать в моей комнате вместо Марго, которая в качестве ложа получит раскладушку [9] . Мы попросим его что-нибудь принести с собой, чтобы запломбировать пещеры в наших зубах.
9
После прихода Дюссела Марго должна была спать в комнате родителей.
Милая Китти!
Приходила Мип и рассказала нам, что она была у доктора Дюссела. Дюссел спросил Мип напрямую, как только она вошла в комнату, не знает ли она случайно для него места, где бы укрыться. Он был просто счастлив, когда Мип ему рассказала, что кое-что есть и что он как можно скорее должен туда отправиться, лучше всего уже в субботу. Это показалось ему несколько трудноватым, ему надо было еще привести в порядок картотеку, принять двух пациентов и закончить все расчеты. Сегодня утром Мип нам об этом сообщила. Мы считали, что лучше так долго не затягивать. Вся эта подготовка только потребует объяснений с разными людьми, которым лучше ничего не знать. Мип спросила, нельзя ли так все устроить, чтобы отправиться в субботу. Дюссел сказал, что это невозможно, и придет теперь в понедельник.
Мне кажется странным, что он сразу не ухватился за предложение. Если его заберут на улице, он не сможет ни картотеку привести в порядок, ни помочь пациентам. К чему тогда откладывать? Я лично считаю глупым, что папа ему уступил.
Других новостей нет.
Милая Китти!
Дюссел прибыл. Все сошло благополучно. В одиннадцать утра, сказала ему Мип, он должен стоять в условленном месте перед почтой, там его заберет с собой некий господин. Дюссел стоял там, где договорились, точно вовремя. Менеер Клейман подошел к нему и сказал, что тот упомянутый господин прийти пока не смог и не хочет ли он пройти на минутку в контору к Мип. Клейман сел в трамвай, поехал обратно в контору, а Дюссел пошел пешком той же дорогой.