Убик (сборник)
Шрифт:
«ООН взялась за меня по-настоящему», — подумал Лео. Была ли повестка Барни простым совпадением или это прощупывание его, Лео, слабых мест? «Если так, — решил он, — то дело плохо». И никакой нажим на ООН сейчас не в силах освободить Барни.
«И только из-за того, что я поставлял колонистам Кей-Ди, — сказал он самому себе. — Какая разница? Не я — так другой. Ведь они сами хотят этого. А иначе зачем вообще выставки Парки-Пат?
И вдобавок, это были самые выгодные торговые операции в Солнечной Системе. Сюда была вложена уйма долларов. А ООН это знала».
В двенадцать тридцать нью-йоркского времени Лео Балеро
Они сидели в отдельной комнате Чернобурой лисы. Пиа Джаргенс, сидя напротив Лео, аккуратно поглощала пищу. Ее маленькие хорошенькие зубки скромно делали свою работу. Она была рыжей, и он казался рыжим, а вместе они выглядели не то чрезвычайно уродливыми, не то сверхъестественно привлекательными.
Мисс Джаргенс была из последних. Теперь, если бы только найти предлог отправить ее на Землю Винни-Пуха… Конечно, при условии, что Скотти бы не возражала. Но пока такое вряд ли придется ей по вкусу. Скотти хочет быть единственной, а это в женщинах чрезвычайно опасно.
«И еще плохо, что я не могу отдать Скотти Барни Майерсону, — подумал он. — Решить разом две проблемы: сделать Барни психически надежным и избавиться от…»
Тьфу, черт! Барни как раз и нужно быть ненадежным, иначе он мигом окажется на Марсе. Так вот зачем он носится с этим говорящим чемоданчиком. Очевидно, я вообще ничего не смыслю в современном мире. Я все еще живу в двадцатом столетии, когда психоаналисты делали людей менее склонными к стрессам.
— Вы так ничего и не скажете, мистер Балеро? — спросила мисс Джаргенс.
«Нет, — подумал он, — может быть, я недостаточно разобрался в поведении Барни? Помочь ему — что за слово-то? — значит, сделать менее жизнеспособным.
Но все не так просто, как кажется, — оценил он, инстинктивно развертывая лобные доли. — Только приказом человека больным не сделаешь. Или можно?»
Извинившись, он вызвал робота-официанта и попросил принести видеофон.
Несколькими секундами позже он уже связался с мисс Глеасон.
— Послушайте, я хотел бы по возвращении в офис видеть мисс Рондинеллу Фьюгет из персонала мистера Майерсона. И мистер Майерсон ни о чем не должен знать. Понимаете?
— Да, сэр, — ответила мисс Глеасон, понизив голос.
— Я слышала, — сообщила Пиа Джаргенс, когда он повесил трубку. — Знаешь, с мистером Майерсоном могла бы поговорить я, Я вижу его почти каждый день в…
Лео рассмеялся. Пиа Джаргенс, подчеркнувшая ее скоропалительное с ним визави, здорово позабавила его.
— Послушай, — сказал он, взяв ее руку. — Не сердись. Брось свой Ганимедский лягушачий крокет и пойдем обратно в офис.
— Я имела в виду, — задохнулась мисс Пиа Джаргенс. — Мне кажется немного странным то, что ты откровенничаешь перед кем-то… кем-то, кого ты не слишком хорошо знаешь.
Она посмотрела на него, а ее грудь, и так до нельзя выпуклая, стала еще соблазнительней. Она буквально распухла от негодования.
— Очевидно, для того, чтобы узнать тебя получше, — сказал алчно Лео. — Ты когда-нибудь пробовала Кей-Ди? — спросил он риторически. — Должна бы. Несмотря на то что он может войти в привычку. Это настоящее испытание.
Конечно, у него на Земле Винни-Пуха всегда был под рукой запас Кей-Ди высшего класса. Когда собирались гости, его часто доставали для придания вечеру сверхъестественного
— Я спросил потому, что ты кажешься женщиной с активным воображением, а реакция на Кей-Ди зависит от типа воображения.
— Я бы не прочь его как-нибудь попробовать, — проговорила мисс Джаргенс. Она огляделась, понизила голос и наклонилась к нему. — Но он же запрещен.
— Разве?
— Ты же знаешь, — девушка, казалось, рассердилась.
— Слушай, — сказал Лео. — Я могу достать тебе немного.
Они, конечно, попробуют Кей-Ди вместе. Их мысли сольются как бы в новое соединение. Или же, на худой конец, это будет хорошим испытанием. Несколько встреч с употреблением Кей-Ди — и он узнает все, что можно, о Пиа Джаргенс, узнает что-то более высокое, чем все эти физические, анатомические мерзости. Что-то чарующее, желанное. Захочет близости с ней и не нужна ему при этом Парки-Пат. Что получали земляне от этих выставок? Тот же минимум комфорта, что и в среднем земном городе. А для колонистов, заброшенных на ревущую, штормовую луну, теснящихся в лачугах бок о бок с холодными метановыми кристаллами и существами, Парки-Пат и ее выставки были возвращением назад, в мир, где они родились. А вот он, Лео Балеро, чертовски устал от мира, в котором родился и в котором все еще живет. И даже Земля Винни-Пуха, со всеми ее чудесными и не такими уж чудесными развлечениями, не могла заполнить щемящую пустоту. Однако…
— Этот Кей-Ди, — сказал он мисс Джаргенс — порядочная гадость, и неудивительно, что его запретили. Он словно религия. Кей-Ди — религия колонистов. — Он хмыкнул. — Одна пластинка… Проходит пятнадцать минут, и нет больше лачуги. Нет больше холодного метана. Возникает желание жить дальше.
«Но можно ли сравнивать наши и их ценности?» — спросил он себя и почувствовал приступ меланхолии.
Он, создавая Парки-Пат выставку, выращивая и распространяя лишайник-сырец для производства Кей-Ди, делал жизнь сносной более чем для одного миллиона изгнанников с Земли. Но чего, черт возьми, он добился?
«Моя жизнь, — подумал он, — посвящена другим, и я еще жалуюсь!» У него есть спутник, где ждет Скотти, есть запутанный клубок из двух гигантских деловых операций, одна из которых легальна, другая же… И все-таки чего-то не хватает. Чего — он не знал. Как, впрочем, и никто другой. Ибо, как и Барни Майерсон, все они занимались всяческими подражаниями ему, Лео Балеро. Барни и мисс Рондинелла Фьюгет казались лишь точным отражением его и мисс Джаргенс. Куда бы он ни взглянул, было то же самое. Возможно, даже Нед Ларк, глава Бюро Наркотиков, старался жить той же жизнью. Точно так же, впрочем, как и Хепберн-Гилберт, который, наверное, тоже пытался подражать белокурому рослому шведу, поражавшему всех громадными, как кегельные шары, грудными мускулами. Даже Палмер Элдрич.
«Нет, — решил он внезапно. — Кто-кто, только не Палмер Элдрич, тот нашел что-то свое, новое. Десять лет он пробыл в системе Проксимы и, наконец, вернулся. Что же он нашел? Что-то достойное борьбы, достойное гибели на Плутоне».
— Вы смотрели телегазету? — спросил он мисс Джаргенс. — О корабле на Плутоне. Там был человек на миллиард, Палмер Элдрич? Ему нет равных.
— Я читала, — сказала мисс Джаргенс, — что он был сумасшедшим.
— Наверное. Десять лет жизни, словно в агонии. И ради чего?