Убить Бин Ладена
Шрифт:
— шейх Йохийя помнит ту историю с Медином Каплуном. Он считает, что в Германии вы действовали так, как требовали обстоятельства. Я прошу у вас прощения за свои подозрения. Только теперь я понял, какими нелепыми они были. Но не это главное. шейха не на шутку встревожила ваша информация о том, что рядом с ним может находиться предатель. Он просит вас пожаловать к нему как можно быстрее. И хотя он ограничен в общении, мы уже придумали, как сделать, чтобы ваша встреча с ним прошла незаметно. Ему уже объявили, что суд над ним состоится в мае. Но его адвокаты считают, что этот судебный процесс может продлиться даже не один год. Поэтому очень важно, чтобы рядом с шейхом находились только надежные люди.
— Себя, значит, ты из числа предателей исключаешь сам, —
— Через два дня я опять должен дежурить по кухне. В этот день я расковыряю рану на руке и меня не подпустят к раздаче еды, обязательно отправят к врачу. Старший по кухне вызовет на дежурство вас — я уже с ним договорился, он сделает все, что угодно шейху. Завтрак досточтимому вы понесете вместе со старшим по кухне, а вот обед отнесете ему сами. Если вы задержитесь на пятнадцать-двадцать минут, то скажете потом охранникам, что ждали, пока шейх вернет вам пустую посуду. Это не вызовет подозрений, многие так делают, чтобы не ходить по этой жаре дважды. Шейх очень надеется, что узнает вас. Если же нет, то никакого разговора не состоится, — и в глазах Азамата снова блеснул недобрый огонек. Видно, надежда уличить в чем-то Рахмана его все же не покидала.
Через два дня, сразу после подъема, Рахмана вызвали на кухню. Старший дежурный был хмур и неразговорчив, видно, не знал, может ли он отдавать Рахману какие-либо указания, а потому старался сам выполнить всю работу. Собственно, завтрак уже был готов и его оставалось лишь разнести в общую столовую, да тем нескольким заключенным, которые содержались и питались отдельно. Упаковав судки с едой, — Рахман обратил внимание, что рацион у шейха Йохийя особый, не такой, как у других арестантов — они отправились в неблизкий путь. Нужно было пересечь прогулочный двор, пройти через дополнительный КПП, где солдаты их тщательно обыскали и не менее внимательно проверили каждую посудину, затем миновать затянутый металлической сеткой длинный коридор, вдоль которого также прохаживались солдаты охраны. Покои шейха, хотя и не назвать было роскошными, но все же разительно отличались от стандартных камер обычных обитателей Гуантанамо. Здесь, в первой из двух комнат, было даже какое-то подобие ковра и более-менее сносные подушки, облокотившись на которые и восседал шейх. Он жестом указал, куда поставить еду, а потом, не спеша, стал открывать каждый судок и даже приподнял для чего-то крышку кофейника.
«Тянет время, понял Рахман. Хочет рассмотреть меня получше». Наконец, шейх откинулся на подушки и произнес небрежно, обращаясь только к старшему дежурному:
— Ступайте, уважаемый. Посуду заберете потом, когда обед принесете. Я пока не голоден и завтракать буду позже. — Старший склонился в поклоне и спиной, как и подобает, стал пятиться к двери.
Шейха Йохийя ибн Халида Рахману до того приходилось видеть трижды. Однажды, это было в Афганистане, он даже был удостоен непродолжительной беседы с ним. Если верить молве, то уникальная память была одной из отличительных черт шейха, сподвижника и наиболее верного соратника Бин Ладена. Говорили, что он никогда и ничего не забывает, помнит любого, с кем виделся хоть мимолетно. Но так ли это, или людская молва по своему обыкновению приукрашивает действительность?
Время до обеда тянулось томительно долго. Дежурный помощи Рахмана не требовал, а он и не стремился проявлять активность — ему было о чем подумать. Ведь следовало взвесить все возможные варианты. Наконец, его окликнули и вручили довольно объемистые пакеты с едой, добавив, что теперь он пойдет на другую территорию один. Дорога была уже знакома, и хотя солдаты охраны еще не сменились, проверяли пакеты и обыскивали его самого не менее тщательно, чем утром.
— Присядьте, уважаемый, — предложил ему Шейх, мерно перебирая четки, — едва только Рахман переступил порог. — Хвала Всевышнему,
Гостю было известно, что он сам по возрасту значительно старше шейха и что тому не исполнилось еще и сорока восьми лет, и он поразился, насколько значительнее своего истинного возраста тот выглядит.
— Этот человек, что так любезно навещает меня (видно, Шейх до поры до времени не хотел говорить об истинной роли Азамата), сказал, что вам известно о тех людях, которые, ну… скажем так, относятся ко мне не совсем дружелюбно. Откуда вам это стало известно?
— Уважаемый ибн Халид, — заговорил размеренно Рахман. — Даже вашему доверенном лицу я не счел возможным открыться полностью. Поэтому сообщил ему лишь то, что счел нужным. Согласитесь, осторожность никогда лишней быть не может, когда-то вы сами нас этому учили. Особенно в таком месте, где мы сейчас находимся. У нас нет четких сведений о том, что в вашем окружении находится предатель и что вам угрожает реальная опасность. Но и исключать такую вероятность мы тоже не имеем права. Это было бы верхом легкомыслия. Мне сообщили, что суд над вами начнется уже через несколько месяцев. А что если кому-то выгодно, чтобы вы замолчали раньше и на суде не сказали бы того, что прольет свет на события, которые должны остаться в тени. Ведь неверным выгодно сейчас свалить на вас ответственность за все. Даже за то, к чему вы не имеете отношения.
— Я готов пострадать за наше правое дело, — произнес шейх напыщенно. — Но в ваших словах есть свой резон, я не могу с этим не согласиться. Вы рассуждаете вполне разумно. Но что вы намерены предпринять, дабы выявить негодяя.
— У меня еще нет четкого плана, — признался Рахман. — Ведь я здесь всего чуть больше десяти дней. Я просто не вправе спрашивать вас о том, какие люди вас здесь окружают. К тому же, зная вашу проницательность, я не сомневаюсь, что лживого человека вы раскусите сразу. И все же, взгляд со стороны может тоже оказаться не лишним.
— Разумно, разумно, — повторил шейх. — Я обдумаю ваши слова и через несколько дней сообщу вам о своем решении. А сейчас приглашаю вас разделить со мной эту скромную трапезу.
Рахман понимал, что приглашение к дастархану — признак высочайшего доверия, но восточный этикет требовал скромности и он, поблагодарив шейха, стал отказываться.
— О, не стесняйтесь, — проявил настойчивость «хозяин». — Мне приятно пообедать в обществе человека, которого я не видел много лет и который, несмотря на все невзгоды и преследования, сохраняет верность нашему общему делу.
Через полчаса, забрав посуду, Рахман двинулся в обратный путь. К его удивлению, ни в этот день, ни на следующий никто не задал ему вопроса, почему он так долго отсутствовал.
А вот Азамат аж лучился сиянием своих глаз.
— шейх Йохийя ибн Халид очень высокого мнения о вас. Он сказал, что думающий человек — это всегда подарок судьбы, который следует ценить, — заявил Азамат, едва они встретились. — Он также велел мне выполнять все ваши поручения и в свою очередь позаботиться о вашей безопасности.
— О моей? — Рахман постарался придать своему голосу искреннее удивление.
— Именно о вашей, — подтвердил Азамат. — Спина друга должна быть надежно защищена.
И Рахман понял, что Азамат вновь становится его тенью, избавиться от которой будет непросто.
Ночью в своей убогой душной камере он думал о том, что ему теперь надо «найти и выявить» хотя бы одного неведомого врага шейха ибн Халида. Намечая будущую жертву, он ничуть не заботился о том, что пострадает безвинный человек. Невиновных здесь не было. Были лишь те, кто смог умело сочинить легенду о своей непричастности к террористическим группам. К тому же долгие годы занятий весьма специфического свойства приучили его не поддаваться сентиментальности. По крайней мере, он сам себе не позволял проявления этого чувства, не только лишнего, но и вредного для людей его профессии. Во всяком случае, так ему хотелось думать.