Убить чужой рукой
Шрифт:
Она вернулась в полутемную гостиную.
— Натан, нам нужно поговорить.
Мальчик неохотно отвернулся от телевизора.
— Доктор Тони больше не будет твоим врачом.
— Почему?
Она замялась, уже приготовившись открыть ему правду, но потом взглянула на осунувшееся личико ребенка и передумала.
— Доктор Тони думает, тебе нужен особый врач. Который может все.
Четырехлетний Натан взглянул на нее с нескрываемым сарказмом. Господи, почему Пруденс нет дома? Конечно, у нее выходной, но с какой стати
— Завтра мы пойдем к новому доктору. Он лечит маленьких мальчиков, таких, как ты.
— К новому доктору?
— Да.
Натан взглянул на нее. А потом медленно поднял кружку с молоком и вылил ее содержимое на ковер.
Кэтрин глубоко вздохнула. Она не сердилась на него — пока не сердилась, — но зато почувствовала растущую ярость к Пруденс, которая бросила ее, вынудив улаживать ситуацию самостоятельно.
— Как невежливо, Натан. Только плохие мальчики выливают молоко на ковер. Ты ведь не хочешь быть плохим мальчиком?
Нижняя губа Натана начала дрожать. Потом он выпятил ее и энергично закивал:
— Я плохой! Плохие мальчики не ходят к доктору!
В глазах у него стояли слезы. Крупные непролитые слезы, ранившие Кэтрин еще сильнее, чем откровенные рыдания.
— Доктор Орфино тебе поможет, — настаивала она. — Он вылечит тебя, и ты будешь большим и сильным и сможешь играть с другими детьми.
— Доктора не помогают! У них иголки!
— Однажды тебе станет лучше.
Натан пристально взглянул на нее и отчетливо произнес:
— Гребаный доктор!
— Натан!!!
А потом он добавил каким-то противным, хитрым голосом, который она прежде никогда не слышала:
— Я знаю, ты хочешь меня убить.
У Кэтрин замерло сердце. Она стояла перед своим сыном в ужасе, изумленная, охваченная чувством вины. А в следующее мгновение она поняла: мальчик все слышал. Все эти ужасные вещи, что они с Джимми говорили друг другу, когда ссорились.
Ей захотелось исчезнуть. Повернуть время вспять. Джимми вернется. Пруденс тоже. Тогда она скроется — просто выйдет из дома и отправится на курорт, оставив их разбираться со всем этим. Что она знает о детях? А о собственном сыне?
Кэтрин с трудом вздохнула и пошла на кухню, чтобы Натан не увидел, как у нее трясутся руки. Она твердила себе: теперь ты главная. Это естественно, поскольку Джимми умер. Больше никаких извинений, никаких побегов. Вся ответственность лежит на ней.
Она взяла бумажное кухонное полотенце и вернулась в гостиную. Натан выглядел уже не таким уверенным. Он сидел, прижав подбородок к груди и подняв плечи почти до ушей.
Кэтрин чуть не разрыдалась. Нельзя, теперь она главная. Вся власть в ее руках. «Прости меня, прости меня. Господи, Натан, мне так жаль».
Она протянула полотенце. Прошла секунда — Натан его взял.
— Пожалуйста,
Он остался в прежней позе.
— Давай половину вытру я, а половину ты. Мы сделаем это вместе. — Она забрала у него рулон и оторвала кусок бумаги. Натан сделал то же самое. Кэтрин встала на четвереньки. Натана это заинтриговало, и он вылез из подушек. Она начала тереть ковер.
— Смотри, сейчас мы здесь все вычистим.
Медленно, но уверенно Натан последовал ее примеру.
Когда они закончили, Кэтрин отнесла груду влажной бумаги на кухню и выбросила. Натан вытащил кассету. Он сидел на испачканном молоком ковре и по-прежнему казался маленьким и одиноким.
Пора было идти спать, и они оба посмотрели в темноту на верхней площадке.
— Мама, — прошептал Натан, — если у меня столько докторов, почему мне не становится лучше?
— Не знаю. Но однажды мы это поймем, и тогда ты будешь бегать, как все остальные дети. Пошли, Натан, нужно ложиться спать.
Он протянул к ней руки. Кэтрин поддалась его немой мольбе. Всего на секунду, но он крепко ее обнял. И она обняла его тоже.
А потом поняла, чт о именно не так.
Сквозняк. Холодный, пронзительный уличный ветер, который гулял на лестнице. Он ерошил красивые темные волосы Натана. И нес с собой безошибочный запах смерти.
Бобби не спал. Он на всех махнул рукой. К черту сон, к черту здоровую пищу, к черту умеренные физические нагрузки. Все, что советовала ему доктор Лейн, пошло прахом. Теперь он бродил по гостиной на ватных ногах, жевал остывшую пиццу, пил колу и пытался успокоиться.
На автоответчик приходили сообщения. В основном от репортеров. Несколько штук от приятелей. Бруни снова звал его на ужин. Еще двое спрашивали, не хочет ли он их навестить. Все интересовались спятившим полицейским. Предполагалось, он будет благодарен. Один за всех и все за одного, вот как они говорили.
Но он обижен. Ему не нужны их звонки и внимание. Если честно, Бобби не хотел играть роль сумасшедшего копа — злополучного снайпера, который по долгу службы убил человека и теперь обречен страдать до конца жизни. К черту приятелей, к черту товарищество. Ни один из них там не появился в нужный момент.
Ему одновременно было и приятно, и жаль себя.
Бобби думал о том, чтобы позвонить брату во Флориду. Эй, Джорджи, старик, сколько лет прошло — десять, пятнадцать? Я вот подумал, стоит тебе звякнуть. Слушай, я тут застрелил человека и кое о чем вспомнил. Что там случилось с нашей матерью?
Или лучше вместо этого стоит навестить доктора Лейн. Хорошие новости — я сегодня не пил. Плохие новости — я послал все остальное к чертям. Скажите, если бы у вас был шанс удержаться от предательства, вы бы его использовали? Или просто сошли бы с ума?