Убить футболиста
Шрифт:
— Издеваетесь? Думаете, если Кадилин в бомжи скатился, значит, на любые деньги согласится? Дудки! Моя цена — сто тысяч долларов. Вернее — сто две, — поправился Кадилин, после того как его толкнул в бок стоявший рядом Сема.
— Откуда у меня такие деньги? Ты просто сошел с ума! — взвился на другом конце провода собеседник.
— Ничего подобного, — с той же твердостью в голосе произнес Кадилин. — Прибедняться будете перед лохами-журналистами, а мне лапшу на уши вешать не надо. Не хотите идти на мои условия — пожалеете. Пусть я ничего на этом деле не заработаю, не страшно — к нищете я уже привык.
— Хорошо, предположим, что я соглашусь. Только предположим. — Голос чиновника дрожал, былая уверенность исчезла без следа. — Однако где гарантия, что эта кассета единственная?
— Это вы у меня спрашиваете? — искренне удивился Кадилин. — А вы не посещайте сомнительных заведений, где в стены вмонтированы видеокамеры, и будете спать спокойно. Гарантий вам захотелось!
— И все же цена, которую ты заломил, слишком высока.
— Для водителя троллейбуса — пожалуй, но не для вас. Что, ваше кресло не стоит ста двух тысяч долларов? Низко же вы себя цените, Аркадий Петрович.
— Но эту кассету никто больше не видел?
— Поскольку хозяин коллекции передо мной не отчитывался, я могу ответить только за себя, — нет, — соврал Кадилин.
— Где я могу ее получить и когда?
— Да хоть сегодня. В час дня вас устроит?
— Где?
— Возле входа на ВВЦ. Я буду вас ждать с правой стороны, возле касс. Только сразу предупреждаю: приедете без денег — разговора не получится. Понятно?
— Конечно, — ответил чиновник и первым повесил трубку.
Кадилин последовал его примеру и тут же попал в объятия своих компаньонов, которые, не жалея эпитетов, принялись хвалить его за удачно проведенные переговоры. Затем все трое отправились к машине, чтобы по дороге к ВВЦ обсудить все детали предстоящего рандеву. Им казалось, что заветные доллары практически у них в кармане, и ничто не могло поколебать их в этой уверенности. Однако если бы они могли знать, что в это время делала их жертва, то их радость, возможно, была бы менее бурной. Тот же, набрав на своем телефоне какой-то номер, произнес в трубку всего лишь две фразы:
— Срочно зайди ко мне. У меня проблемы.
Приехав на Петровку, 38, Громов первым делом отправился в дежурную часть, чтобы в рабочей книге дежурного по городу отследить происшествия, случившиеся за два последних дня. Это заняло не так много времени, потому что бытовуха Громова не интересовала, а лишь криминальные разборки с применением огнестрельного оружия. Таковых набралось четыре эпизода, однако ни в одном из них в качестве пострадавших не фигурировали представители казанской преступной группировки. «Значит, «обратки» со стороны друзей Мудреца еще не было», — сделал вывод Громов и покинул дежурную часть.
В коридоре своего этажа его угораздило столкнуться с Петровичем, который, выходя из кабинета, едва не сбил сыщика с ног.
— Громов, черт, где ты ходишь? — с ходу взъелся шеф, сверля своего подчиненного глазами-буравчиками. — Вся Петровка на ушах стоит от твоих вчерашних приключений, а у меня на столе до сих пор нет твоего рапорта. Что за фигня?
— Петрович, ты же знаешь мою нелюбовь к писанине, — попробовал отбрыкаться от наезда своего
Последняя фраза заставила шефа сменить гнев на милость, он улыбнулся и сказал:
— Ладно, верю. Вообще ты, Громов, — молоток. Маньяка, которого ты вчера захомутал, наши коллеги из «убойного» целый месяц поймать не могли. Кстати, яйца ты ему серьезно отбил. Небось специально?
— Так получилось, Петрович, — развел руками Громов. — Я-то метил по четвертой пуговице у него на рубашке, да в темноте не рассчитал. Вот прицел малость и сбился.
— Ничего себе малость — мужик до сих пор еще не оклемался.
— Что поделаешь — тяжела доля у маньяка. Вот и этот схлопотал производственную травму.
Петрович от души гоготнул над этой шуткой, после чего сказал:
— Ладно, ступай к себе, а то тебя Дробыш обыскался. И с рапортом не тяни.
Когда Громов подошел к своему кабинету и дернул за ручку двери, оказалось, что она закрыта. Это было странно, потому что, подходя к кабинету, он ясно слышал чьи-то шаги, доносившиеся изнутри. Значит, Дробыш был там. Закрывался же он в двух случаях: либо потому, что работал с материалами разработок (по инструкции о соблюдении режима секретности закрывать дверь на ключ в таких случаях было необходимо), либо по причине своих личных нужд. Громов решил, что скорее всего вероятен второй вариант. «Видимо, презервативы в новое место прячет», — догадался он и стукнул в дверь заранее условленным кодом. Через несколько секунд дверь отворилась.
— Ну ты и сучок, Громов! — со злостью в голосе произнес Дробыш, едва его сосед по кабинету ступил за порог. — Всучил мне вместо порнухи какую-то индийскую лабуду.
— Я всучил? — искренне удивился Громов. — А может быть, Смычков? Это же он ее с «Горбушки» приволок. С ним и разбирайся.
— А деньги с кого мне востребовать? Я ведь тебе за нее заплатил.
— Во-первых, тридцатка из этого полтинника — твой долг мне. А двадцатку мне пришлось отдать Смычкову, за кассету. В другой раз будешь знать, кого разыгрывать. Как говорится, не умеешь — не берись.
С этими словами Громов прошел к своему столу и, подмигнув суровой индийской премьерше, взиравшей на него со стены, опустился на стул. Наблюдая оттуда за тем, как Дробыш продолжает на него дуться, он произнес:
— И вообще, Леха, хочу тебе заметить, что ты натура неблагодарная. Обижаешься на меня за то, что я вместо порнухи подсунул тебе кассету с чистым и светлым фильмом о любви. Да там одни песни чего стоят.
И Громов, подражая услышанной им еще в глубоком детстве песне из популярного индийского фильма, пропел:
— Аварая-я-я. Если хочешь, могу дать слова списать.
Ария, с неподдельным воодушевлением пропетая Громовым, растопила Лехину душу, и он, улыбнувшись, сказал:
— Просто нехорошо получилось. Я жене такое про эту кассету расписал, что у нее среди ночи глаза разгорелись. А там такой облом.
— Подумаешь, трагедия. Облом на кассете ты с лихвой компенсировал в гостинице. Кто, как не я, взял тебя вчера вечером в общество путан? И ты за бесплатно увидел сеанс орального секса с расстояния всего в семь-восемь шагов. Разве может сравниться живое действо с записанным на пленке?