Убить генерала

Нестеров Михаил Петрович

Он не казался вором, несшим украденное, он казался человеком, спасавшим свое. И глядя на него, можно было потихоньку складывать и свои вещи тоже.

Странный, странный человек...

Глава 26

Человек в инвалидной машине

Бетонный пол был прохладным. Он освежал, придавал сил, которые были на исходе. Близнец походил на миротворца из одноименного фильма и мог слегка перефразировать героя: «Я православный, я мусульманин, я буддист. Я просто человек, нравится это кому-то или нет». Он не объявлял войну, она сама торкнулась в его двери. Может, он даже слышал толчок, когда

ему было всего тринадцать. Он взял в руки оружие задолго до того, как пуля, выпущенная из его винтовки, разбила генералу голову. Ему дали оружие, научили стрелять и показали, в кого стрелять. Потом все повторилось с невероятной точностью; и где же тут его вина? А следующий шаг был предопределен, а точнее, его подтолкнули в спину: он сам взял в руки оружие и сам выбрал цель. И круг не мог не замкнуться.

Человек лет семидесяти слушал Близнеца, глядя то на свои высохшие руки, то на рассказчика. Между ними пролегла пропасть в полвека, но они понимали дрУг друга, как если бы были ровесниками.

Впервые за эти дни Виктор попросил помощи. Он шагнул в гараж, где стояла «Ока» с ручным управлением, и едва не рухнул на бетонный пол. Увидев старика за верстаком, прохрипел: «Помоги!»

Жуткое состояние, в котором не было места страху. А если он и был, то крылся за последними днями двадцатичетырехлетнего парня и семидесятилетнего старика. Они оба доживали. То было написано в двух парах глаз — блеклым по голубому.

Жуткая история, конец которой еще не написан.

Старик молчал. Он не находил слов. Но вечно так продолжаться не могло. Он первым нарушил затянувшееся молчание.

— Можно взглянуть? — спросил он. — Тебе все равно с этим свертком некуда бежать.

Когда он опустился на колено, поудобнее поставив протез, и стал развязывать тесьму на запеленутой в брезент винтовке, Крапивин представил его на даче в такой же позе, пропалывающим грядки.

— Да, давненько я не держал в руках оружие, — прокряхтел инвалид, сжимая в узловатых пальцах ствол винтовки. — Венгерская, говоришь? Я тоже в Венгрии служил. Да... Отменная штука. Вещь, как говорит мой внук. Дай-ка я посмотрю патроны, — он по-хозяйски залез в сумку. — Вот патроны мне знакомы. Я, правда, держал в руках поболе: в минометном расчете состоял.

Старик попытался поднять винтовку, но тут же схватился за поясницу.

— Сколько же она весит?

— Двадцать килограммов, — ответил Близнец. — Без патронов.

Борис Михайлович зашел в свою комнату, присел на кровать, вытянув протез, и по привычке хотел снять его; по дому он передвигался, «накинув» искусственную ногу и придерживая ее за ремешок либо скакал на костылях. Когда-то он помогал сыну-художнику, рисующему в основном миниатюры, в довольно прибыльном деле, названном Борисом Михайловичем «Запишите на ваши магнитофоны». В его распоряжении была целая студия: приличные магнитофоны марки «Sony», роскошные колонки, солидная коллекция записей. Поначалу сын давал инструкции: поставь вот это, нажми то, ткни сюда, когда кончится — перемотай... И однажды Борис Михайлович сказал ему: «Иди малюй свои картинки». Он штамповал пиратские кассеты, принимал дома особых клиентов. «У вас Махавишну есть? Не могу найти его на рынке». У него был и Махавишну, и Веккерман; очень много уникальных записей.

Но потом пришел Интернет. Пришли настоящие пираты, взяли рынок на абордаж и реквизировали бизнес самого старого в городе джентльмена удачи. Как-то пришел особый клиент:

У вас «Фэтбой Слим» есть?" И старый Флинт понял, что это конец...

Аппаратура стала ненужной. Она до сей поры пылилась в комнате Бориса Михайловича. Уникальные записи на бобинах стали хорошей защитой от ворон, клюющих арбузы на приличном дачном участке. Натянутая над плетьми магнитофонная пленка отпугивала каркающую братию так, словно воронье слышало какого-то Махавишну. И слеталась к соседям на «Фэтбой Слим».

Он жил на первом этаже двенадцатиэтажного дома. Окна выходили на две стороны. Борис Михайлович сидел на кровати и смотрел в окно. На гараж, где он запер своего неожиданного гостя, который дал ему прослушать уникальную запись. За несколько лет пиратства Борис Михайлович научился слушать (воспроизводил он так себе), и рассказ Близнеца будто вернул его на несколько лет назад, в те времена, где не было штамповки, а если и была, то классная. Прикинул в том же ключе: если Близнеца размножить, то за это посадят. Однако посадить могли, как сказал бы внук-мордоворот, «чисто за оригинал» и добавить: «Как тебе не ой-ой-ой?»

Что делать?

Вопрос, однако...

Борис Михайлович не был «ноющим» пенсионером. Есть — хорошо, нет — ну что же поделаешь? У него никогда не было желания отвязать свою ногу и колотить в припадке бешенства по мебели или там по Горбатому мосту. Бывали времена и похуже. Сейчас времена и не плохие и не хорошие, смутные. И вот на этом фоне старик попытался разобраться, что ему мешает снять телефонную трубку и набрать 02. Сообщить, что он запер вгараже беглеца-террориста с двадцатикилограммовой «дурой». Если он пальнет из нее, гаражную дверь сорвет с петель, и она, как ставня, закроет окно в комнате.

Беглец-террорист. Но таких не бывает. Либо — либо.

Он вбежал, падая от усталости, загнанный, сил его хватило лишь на то, чтобы выдохнуть: «Помоги!..» Сколько он пер на себе неподъемное противотанковое ружье?.. Вот если бы старик отлучился на минутку и, вернувшись, увидел "истребителя «Тигров» в своем гараже — это другой вопрос. Но он попросил помощи.

Борис Михайлович мало кому отказывал. Один раз приперся в дачный домик бомж и попросил поесть. Хозяин вынес ему булку, воды, а тот говорит: «Дай-ка я у тебя в домике поем. Погреюсь заодно, а то на улице холодно». Старик его и послал: «В аду согреешься!»

Надо его отпускать, думал Борис Михайлович про Близнеца. А винтовку куда девать? Вот так зайдет участковый в гараж, а там два метра смерти. Участковый-то ладно, внук может зайти: «Дед, война шестьдесят лет назад кончилась, а ты все поезда под откос пускаешь».

Старик понимал, что стоит за таким слегка похмельным настроением: встал, голова кружится, принял немножко — голова в обратную сторону закружилась. Это состояние стало для него чучелом, отпугивающим неспокойные и противоречивые мысли.

Он встал, прошел на кухню, достал из шкафа две банки сайры в собственном соку, положил в пакет хлеб.

Заглянул в холодильник, где стояла початая бутылка водки. И пробормотал под нос то, что снайперу напомнило бы о многом:

— Ему не повредит.

* * *

Близнец ел, изредка поглядывая на старика, и читал в его блеклых глазах: «Что же мне с тобой делать?»

В гараже пахло бензином. В углу стояли канистры. Однако Бориса Михайловича это ничуть не смущало. Он запросто чиркал спичками и курил.