Убить и умереть
Шрифт:
Иван уселся на лавочке в каком-то дворике и спокойно обдумал ситуацию.
То, что успел выкрикнуть Жора, Ивану сильно не понравилось... ФСБ его ищет и ищет активно. По улицам ходить не безопасно, рядовые сотрудники могут его узнать и вновь попытаться арестовать... Это значило бы опять стрельбу, опять трупы, при мысли о которых поднимается дурнота в желудке и ладони становятся потными.
Никто не может заставить Ивана убивать человека, Если только Иван почувствует, что кто-то или что-то навязывает ему свою волю, он воспротивится этому, просто восстанет против чужой воли. Даже обстоятельства,
Правда, теперь не особенно и разберешь – где милиционер, а где махровый бандюга. Благодаря усилиям генерала Никитина все так в Москве перемешалось, что Никитин сам, наверное, уже не различает, где его секретные агенты, а где обычная московская шпана...
Шлепнул же Иван трех его человек – тех, которых Никитин поставил во главе Московских районов или как теперь принято говорить – во главе объединенных группировок. И самого генерала тогда едва не шлепнул. Но Никитин тогда Ивана не интересовал – Иван искал Крестного...
А сейчас Никитин ищет Ивана. Фотографии его разослал. Какие-то дристуны, только-только из яйца вылупившиеся, и те могут его узнать на улице.
«Это что же, Никитин? – подумал Иван. – Ты мне житья не даешь? Или ты не понял, что я имею такое же право на этот город, как и ты? Я тебе уже дал понять, что люди твои – дрянь по сравнению со мной. Или ты с родного раза не понимаешь?»
Иван искал повода для нового убийства и он его нашел. Нашел в себе самом, поскольку – как он этому ни сопротивлялся, а потребность в новом убийстве была в нем не менее сильной, чем стремление к покою, чем отвращение к трупам и чем желание убедиться, что убийство еще что-то значит в этом городе, который уничтожал населяющий его народ ежедневно – методично и безжалостно...
Нет, он докажет Никитину, что он, Иван, способен оставить после себя яркий след, пусть этот след и будет кровавым...
Было во всем этом и еще одно стремление Ивана, которого он пока еще не понимал о даже удивился бы, если бы узнал о нем, но мысль о том, что ему необходимо еще раз померяться силами с генералом Никитиным сформировалась у Ивана потому, что его жизни в этом случае угрожала настоящая серьезная опасность. Необходимость постоянно ее избегать придавала жизни хоть какое-то содержание...
Он начнет с Западной зоны, решил Иван. Просто потому, что о ее лидере он уже кое-что слышал и предварительную информацию о нем собирать было не нужно. Иван даже знал, где расположена сейчас штаб-квартира этого руководителя одной трети криминального мира Москвы.
Иван не сомневался, что Поляк – такой же оперативник, работающий на Никитина, каким был и его предшественник на этой придуманной и введенной самим Никитиным должности. Какой-нибудь капитан или даже – майор. А то и лейтенантик, если из способных...
Ивану, собственно, было все равно – кого отправлять на тот свет, майора или лейтенанта...
Никаким поляком Поляк, конечно, не был. По национальности был он евреем и носил фамилию Полянский. Иван за пару тысяч долларов без особого труда купил информацию о нем через верных людей в том же ФСБ – только через «черный ход» и третьих
Эдуард Полянский служил в ФСБ уже восемь лет, шесть из которых – на нелегальном положении. До того, как его «выбрали» на сходке первым человеком в Западной, он три года возглавлял небольшую группировку, контролирующую район ВДНХ, который ограничивался ленинградской веткой железки, Ботаническим садом, Яузой и межой с сокольнической группировкой, которая проходила по проспекту Мира, но ближе к ВДНХ отклонялась в сторону Сокольников и шла через Алексеевское кладбище к Яузе.
Никитин обратил внимание на Полянского только потому, что тот сумел поставить под относительный контроль такого монстра, как телецентр в Останкино. Эдик, конечно, не мог влиять на содержание информационных программ, но рекомендовать руководству главных редакций те или иные фигуры в качестве приоритетов для эфира было в его силах. Не всегда к его рекомендациям прислушивались, и ему приходилось периодически напоминать о себе, вырубая энергию в центре технического обеспечения телецентра, что для телезрителей обычно выдавалось за забастовки персонала техноцентра из-за невыплаты зарплаты...
Никитин оценил его усилия и рискнул доверить ему Западную зону – западное междуречье Москвы-реки и Яузы. Заскучавший было на своем доходном, но мелком месте Эдик воспрянул духом, приняв под свое начало почти треть Москвы и первым делом расквитался с «соколятами», с которыми у него шел вечный спор из-за территории того самого Алексеевского кладбища, по которому проходила граница влияния. Эдик считал, что кладбище принадлежит ему, сокольнические, естественно, возражали.
Спор был совершенно пустой, так как на кладбище, кроме трех десятков бомжей, практически не с кого было брать оброк, да и хоронили там крайне редко из-за каких-то неблагоприятных санитарных гидрогеологических условий. Но тут было дело принципа. Ни одна сторона не хотела отдавать бесполезный, но тем не менее, вожделенный кусок московской территории.
На том же кладбище и проходили разборки из-за его «административно-криминальной» принадлежности... На кладбище были даже специальные участки, на которых хоронили бойцов, павших в этих разборках от рук противоположной стороны. «Выставка» хоронила со своей стороны, «сокольничские», естественно – со своей...
Придя к власти, и, в том числе, к командованию объединенным отрядом боевиков, Эдик провел в Сокольниках карательную операцию, основным и единственным результатом которой стало увеличение числа могил на Алексеевском кладбище на двадцать процентов. Конечно, могил, расположенных с сокольнической стороны.
За эту операцию Эдик чуть не лишился только что полученной должности, но вымолил у Никитина разрешения искупить вину добросовестной работой, то есть установлением на всей территории зоны твердого и неукоснительного соблюдения введенного генералом Никитиным «нового порядка» совершения преступлений.
Среди уцелевших от разгрома «соколят» Иван и нашел себе надежного осведомителя и через пару дней знал о Полянском практически все, истратив на это всего пару сотен баксов. И те сильно помятый в ходе карательной операции «соколенок» отказывался брать, утверждая, что у него «душа горит на эту падлу!»