Убить и умереть
Шрифт:
Генка давно уже пытался перевести его на нелегальную работу, но все откладывал, поскольку совать его в подпольные сотрудники ФСБ рядовым и потом годами продвигать на верх криминального мира было и хлопотно, и долго, и даже опасно. А свой человек среди нелегалов, который подчинялся бы больше Герасимову, чем генералу Никитину, Генке очень бы пригодился.
Он долго ждал подходящего случая, а случай этот нашел его сам. Никитин, подбирая кандидатуры на место выбитых Иваном лидеров зон, вдруг, ни с того, ни с сего, обратился за советом к Герасимову. Тот для вида подумал и предложил ему троих, из которых реально мог пройти один Олейников.
Конечно, его проверяли, слали в Матросскую тишину запросы своим – кто таков, откуда взялся, за что попал и прочие подробности, но все запросы попадали прямо на стол Герасимову, а уж он постарался дать на них очень убедительные для братвы и обстоятельные ответы.
Когда на сходке, где выбирали замену убитому Иваном Марьевым во время его встречи с Никитиным Егору Быковцу, Оленя на лидера Восточной зоны предложили несколько голосов из совершенно разных группировок, его кандидатура прошла даже спокойнее, чем предполагал Герасимов. К тому времени и сам Олень сумел заметно повысить свой рейтинг несколькими делами, в которых проявил себя как расчетливый, но жесткий боевик.
Как только Герасимов узнал о последовавших одна за другой странных смертях Пани и Эдика Полянского, он не на шутку обеспокоился судьбой Олейникова. Генка был почти уверен, что и того, и другого убил все тот же Марьев, который пошел по второму кругу по старым адресам своих убийств. Не было только твердых и убедительных доказательств.
На месте обоих убийств не осталось никаких свидетельств о пребывании там Ивана. Да, собственно, не осталось и самих мест преступления – от шестиэтажки осталась лишь огромная груда строительного мусора, а от блиндажа Пани – вообще – одно воспоминание.
Иван воспылал странной любовью к эффектным взрывам и Генка Герасимов находил этому только одно-единственное объяснение.
«Его женщину Крестный именно взорвал в высотке на площади Восстания, – думал Герасимов. – Иван подсознательно продолжает переживать это и снова и снова возвращается к взрыву, хоть, неверное, и не осознает этого. От его Нади тоже – ничего не осталось. Вот он и переквалифицировался в подрывники...»
Герасимов вздохнул и добавил:
«Надо признаться, все же – эффективно это у него получается».
В том, что теперь настала очередь Оленя, можно было не сомневаться. Генка прибежал к Никитину с предложением усилить охрану своими людьми минимум в пять раз и взять тем самым под абсолютный контроль весь район расположения его штаб-квартиры. Он старался убедить скептически, почему-то, настроенного генерала, что рано или поздно Иван попадется в раскинутую для него сеть.
Никитин выслушал его, долго молчал, а потом покачал головой и сказал:
– Майора Панькова мы тоже охраняли – и что? Новый пруд назвать в его память? Нет! Думай, Герасимов, думай... Иван мне нужен на этот раз. И, желательно, – живым! Вот и думай, как это сделать.
Герасимов ушел от него вконец расстроенным. Этот
Думал Герасимов трое суток.
Генерал его не дергал, хотя не было никакой уверенности, что Иван не приступит к очередному своему «подвиге» уже завтра. Генка рисковал потерять расположение генерала и вместе с ним – всякие надежды занять когда-нибудь его место. Никитин просто уберет его куда-нибудь подальше – в погрануправление, например, на российско-китайскую границу, – и все, можно будет считать, что жизнь не сложилась, и прожита зря. Завянет там Герасимов, деградирует, пить начнет, так же, как Никитин, а пить он совсем, в отличие от генерала, не умеет...
Но он не торопился, боясь что-то упустить и подставить своего человека, как прошлый раз подставили Быковца, которого Герасимов же и предложил в качестве «наживки» для Ивана. Ну, да хрен с ним, с Быковцом, тупой был мужик, а вот Олейникова – жалко терять!
Наконец, план был разработан и, оказался оригинальным, даже, скорее, экзотическим. Напоминал он не столько план операции по поимке опасного преступника, сколько сценарий какого-нибудь голливудского шедевра – тот же масштаб и примерно такие же финансовые затраты на производство – на костюмы, декорации и статистов...
Никитин прочитал, почесал пальцем брови и согласился, хотя и посмотрел на Герасимова как-то странно. Так, что у того возникло желание посетить штатного управленческого психоаналитика и провериться – все ли у него в порядке с головой. Единственное, но весьма существенное замечание, которое сделал Никитин к герасимовскому плану, заключалось в том, что на операцию он не выделит ни копейки, поэтому Герасимову придется добывать все, что ему необходимо самому.
– Я что – курсантам платить буду? – спросил он иронически. – Они и бесплатно в твоем шоу поучаствуют. это для них – развлечение... Можешь позвонить от моего имени генералу Ромашову, скажешь я просил выделить ребят. Что-нибудь в районе батальона. Хватит тебе батальона?
Герасимов отозвал усиленную охрану Олейникова, на которую он, в тайне от Никитина, отправил ребят из своего отдела, самого Олейникова выслал на пару дней из Москвы и совершил предварительные оперативные действия. Они заключались прежде всего в том, что он вернул в управление несколько человек, которые прежде приторговывали на сторону разного рода информацией о том, что творится в ФСБ и что представляет собой тот или иной конкретный сотрудник, в том числе и из нелегалов. Ему нужен был надежный канал для внедрения информации, которую Ивану просто необходимо получить, чтобы он сам залез в ловушку, расставленную ему Герасимовым и генералом Никитиным.
Остальное было делом техники – договориться с министерством культуры, со школой милиции, с тремя десятками ателье мужского и женского платья. С этой задачей легко справились сами его работники, засидевшиеся в отделе на своих стульях.
«Геморрой – наша профессиональная болезнь! – шутил над ним и его отделом Никитин. – Проктолог – лучший друг аналитика! А вообще у вас головы крепкие. У вас другое слабое место – жопа!»
Генке вновь слышался в этих словах намек на процветание голубизны в их отделе и он мрачнел и обижался, словно генерал и впрямь обозвал его «пидором».