Убить Ланселота

Басирин Андрей

– О боги, о боги, о боги! – бормотал коротышка.

– К преславным богам! На вершине Олира! Живущим! Взываю! – вторил ему верзила.

Взметнулись болотные огни. Расплескались, зашипели белые молнии, рождая трех призраков. Три волхва под безумной медовой звездой. Три силуэта в бесформенных балахонах – с руками, похожими на сухие ветви.

Голову среднего увенчивали оленьи рога.

«ВОССТАНЬТЕ, НИЧТОЖНЫЕ!»

«Тень-тирьяри-дари! О-рьяри-дари-дари!» – заливались бубны.

«Тарам-пам-пам! Тарьяри-пари-пам!» –

выщелкивали барабанчики.

«ГРЯДЕТ ОН, И ПЛОТЬ ВАША СТАНЕТ ЕГО ПЛОТЬЮ! КРОВЬ – ЕГО КРОВЬЮ!»

Коротышка поднял к небу залитое слезами лицо. Рот его распялился в беззвучном крике:

– Нне-э-э-эт!!

– …Нне м-ма… ма-а…

– Соли, ваше магичество?

– Пудинга?

– Винца накатить? Принять, так сказать, на грудь. Зенки залить, соответственно.

К коротышке наперебой тянулись руки с тарелками и бокалами. Лица Дюжинцев светились сочувствием. Еще бы! Все когда-то вступали в клуб. Все проходили испытание. Клубное посвящение жестоко; ритуальный вызов Казначея Пыли кого угодно сведет с ума. И как тут не посочувствовать новичку?

– Пей, дорогой! – задушевно вступил баритон. – Когда Исаммет сделал клуб дозволенным и приятным для меня, я неделю пил. Ибо недостойно воинам Востока являть страх перед гяурами. А я явил.

Фиолетовый не ответил. Клацая зубами, он принялся глотать вино прямо из кувшина.

Об этом дне Бизоатон Фортиссимо, теперь уже верховный шарлатан Тримегистии, мечтал всю жизнь. Дюжина, власть, зверь великий – в его сознании эти понятия сливались воедино. Где одно, там и остальное.

И вот – дождался. Кто ж знал, что все это будет так жутко? По щекам коротышки бродили лихорадочные пятна. Взор был дик и беспокоен.

– Он идет. Верьте мне. Идет он.

– Да идет, идет, – успокоил его женский голос – Вы на исигское не больно-то налегайте, ваше магичество. От него в ушах тенькает… после посвящения-то.

– За Фортиссимо, господа! Выпьем!

Зазвенели бокалы. Подсвечники сверкали серебряной филигранью, инкрустированная перламутром клепсидра булькала в углу, отмеряя последние мгновения старой эпохи.

Короли обожают комфорт. Это хорошо видно по обстановке постоялого двора. На потемневших от времени столах лежат черные в рубиновых разводах скатерти. Блюда и кувшины изображают собой геральдических чудовищ: шипы в разные стороны, когти, зубы. Тронь – порежешься.

В этом – стиль Дюжины. Жизнь королевская беспокойна: восстания, заговоры, интриги. Того и гляди с трона скинут. Прихлебывая глинтвейн из кружки, шипастой, как морской еж, король самоуспокаивается. Да и сами посудите. Когда вы беретесь за нож с зубами на рукояти, вам не до сантиментов. Приходится постоянно пересчитывать пальцы, иначе мяса в тарелке окажется больше, чем до того, как вы туда сунулись. После дюжинского обеда любые интриги и дворцовые перевороты кажутся семечками.

Вазочка для пирожных уже украсилась редкими

рубиновыми каплями. Салатница только готовилась, хищно пощелкивая челюстями, а кофейник вовсю пожинал кровавую жатву.

Короли волновались. Впервые за многие годы Дюжина превратилась в Одиннадцать. Из двоих новичков один погиб, а второй повредился рассудком.

– Это ужасно, ужасно! – шептались короли. – Несчастный Архитит.

– Исаммет дал, Исаммет взял, – лицемерно вздыхал шахинпадец. – Ай-вай-вай! Зачем, башка дурной? Зачем пропасть прыгнул? Кому теперь Махмуд сами люччи ковры продавать?

Но больше всех нервничал его преосвященство – бессменный председатель клуба. Взгляд жреца метался по замкнутому кругу.

Зарево за окном.

Водяные часы в углу.

Испуганные глаза коротышки Бизоатона.

Вновь клепсидра.

Вновь зарево.

Опять клепсидра.

Клепсидра вызывала у председателя наибольшую тревогу. Вода булькала, колесики проворачивались, но стрелки застыли почти вертикально. Длинная чуть-чуть отставала от короткой. До наступления полночи оставалась одна минута. И минута эта тянулась уже несколько часов.

– Эй, Лир, – рассеянно позвал председатель. – Подойдите-ка сюда, сын мой.

В голосе его не слышалось ничего, кроме аристократической скуки и желания развлечь себя беседой. Но король Лир был незаурядным дипломатом. Его магичество Бизоатон, например, еще в крохотном портшезике под стол ездил, когда Лир занял трон своего отца. Обойдя двух законных братьев, одного незаконного и с полдюжины двоюродных. И это не считая дядей и амбициозных советников.

– Ваше преосвященство?

– Скажите, Лир… Во время ритуала вы ничего не заметили? Такого… мнэ-э… – жрец пощелкал пальцами, подыскивая слово, – не совсем приличествующего обстановке.

– Ваше преосвященство?

В глазах короля горело искреннее стремление помочь. А еще – страх, уж его-то старый жрец умел разглядеть в людях. Король покосился на клепсидру.

– Вы имеете в виду существо в таком же балахоне, как у нас?

– Мм… Пожалуй.

– С настоящими рогами?

– Да. Если можно так выразиться.

– Бледное, со светящимися глазами?

– Да, да!

– Не видел, ваше преосвященство. Темно было.

– Жаль, сын мой. Очень жаль. Вы не находите, что здесь несколько душновато?

– Нахожу, ваше преосвященство.

– Тогда выйдем, прогуляемся, сын мой.

Наигранно-неспешным шагом они отправились вон из зала. За ними сразу же увязался Махмуд. Догадливость у сынов Востока в крови; одного взгляда на клепсидру хватило, чтобы понять, что происходит нечто странное. Один за другим дюжинцы покидали банкетный зал.

Последним выбежал шарлатан:

– Часдвена-а-адцатый!… – провыл он. – Часдвенадцатый-двенадцатый-двенадцатый! Когда-а-а?! Когда же… наступит эта трекля-атая полночь?!