Убить Первого. Том 3

Фаатович Иван

Вскоре, Лаут хлопнул себя по лбу и ногтем до крови разодрал кожу на большом пальце, чтобы нарисовать на полу несколько линий. Закончив, Эдван с замиранием сердца выдавил из ядра несколько капель густой энергии и с большим трудом направил их прямиком в кровавый рисунок. Большая часть энергии исчезла по дороге, высосанная досуха кандалами, но крохотная её часть всё же достигла цели, и на глазах юноши линии начали светиться ярким, белым светом, слившись с основным рисунком. На лицо Лаута сама собой наползла широкая улыбка. Получилось!

Усевшись прямо на это место, парень впервые за долгое время почувствовал то, чего ему так не хватало. Атру. Она была словно глоток воды в знойный день, как влага для чахнущего

цветка. Бурным потоком энергия вошла в тело, омыла пустой сосуд, живительной волной пронеслась по мышцам, внутренностям и… тут же исчезла в прожорливых кандалах, не оставив в теле почти ничего. Лаут успел ухватить лишь крохи, самую малость, толком не успев даже немного напитать тело. Закрыв глаза, он погрузился в себя и продолжил попытки поглотить энергию из плиты через созданную брешь. Однако, даже несмотря на филигранный контроль, опыт, и все старания, сила исчезала в мерзких оковах быстрее, чем успевала приобрести отпечаток сосуда Лаута. То, что удавалось урвать — были жалкие крохи, настолько мизерные, что их даже на восстановление ядра не хватит. Парень чувствовал себя обманутым. Словно изнывающий от жажды человек, который пьёт, но не может напиться, потому что вода ускользает в самый последний момент, едва коснувшись губ.

После нескольких часов такой практики тело юноши всё же смогло впитать небольшие крохи энергии и немного окрепнуть. Пропала тошнота, немного притупилась боль в левом боку и исчезло головокружение. Состояние мышц, органов и костей немного улучшилось под воздействием того количества атры, что протекала через них бурным потоком, бесследно исчезая в оковах. До полного исцеления, правда, было ещё очень далеко. Эдван всё ещё чувствовал себя очень слабым и разбитым, но уже не боялся в любую секунду потерять сознание. К сожалению, восстановить ядро он так и не сумел, оставшись на прежнем уровне. Те крохи, которые парень поглощал из камня, тут же уходили на то, чтобы просто согреть тело и не замерзнуть насмерть в этой жуткой тюрьме, да обновить кровавую надпись на полу, для поддержания бреши открытой.

От попыток извлечь силу из пола его отвлёк громкий лай волков из соседней клетки. Через несколько мгновений он услышал чьи-то шаги сзади и, открыв глаза, обернулся. В полумраке пещеры, освещённой несколькими магическими светильниками, прямо к ним направлялась небольшая группа макак. Из них пятеро были одеты почти так же, как и тот, которого Эдван уже видел — в тёмную меховую безрукавку, плотные штаны, да вооружены копьями. На руках и шее некоторые носили блестящие браслеты, а у одного, видимо, самого главного, уши украшали множество мелких серёг из яркого жёлтого металла с цветными камушками. Этот же представитель обезьяньего племени выделялся среди прочих своей одеждой, носил длинный халат цвета молодой травы с замысловатой рыжей вышивкой на рукавах.

«Наверняка, награбленный из какой-то человеческой деревни», — зло подумал Эдван, глядя, как этот хлыщ от звериного мира переговаривается со своими мерзкими сородичами, задирая нос от собственной важности. Своим поведением и походкой он даже чем-то напомнил Лауту Мариса в их самую первую встречу. Язык, на котором говорили обезьяны, был парню незнаком. Отдельные фрагменты фраз напоминали привычное древнее наречие, но даже общий смысл сказанного ускользал от парня.

Остановившись перед их клеткой, хлыщ придирчиво осмотрел Лаута и Мао, презрительно выпятил нижнюю губу, сплюнул на землю и о чём-то спросил одного из своих прихлебателей, который заискивающе улыбался и держал голову слегка наклоненной, видимо, выказывая таким образом уважение. Он тут же принялся что-то лепетать, поминутно указывая в сторону пленников. Остальные обезьяны поддакивали по мере его рассказа, размахивая руками и показывая на них пальцами. Эдван смотрел на них с нескрываемой ненавистью, особенно на главаря.

Сам

вид наряженной в богатые тряпки обезьяны, которая с явным чувством собственного превосходства и презрением рассматривает его и прочих пленников, раздувая щёки от важности, вызывал у него в душе бурю омерзения, ярости и негодования от того, что эти волосатые ублюдки посмели возомнить себя выше людей, и надругаться над культурой павшей страны, наверняка извратив её на свой звериный манер.

Разумеется, взгляд Лаута не укрылся от главаря. Заметив его, он вначале приподнял брови и заинтересованно склонил голову набок в недоумении, простоял так несколько мгновений и, когда увидел, что на Эдвана это никак не подействовало, резко нахмурился и, гневно надув щёки, заговорил с жутким акцентом.

— Что смотришь, шваль? — рявкнул он, вынуждая всех прихлебателей резко замолчать, — почему не кланяешься? Такой человеческий мусор, как ты, не смеет даже смотреть мне в лицо, когда я стою перед тобой!

— Как ты посмел смотреть в глаза господину, раб?! — закричал щуплый воин из свиты и, попытался ударить Лаута тупым концом древка копья по голове. Однако, удар вышел медленным и Эдван, просто отклонив шею в сторону, легко уклонился.

— Противишься наказанию, раб? — недобро сощурился главарь, — я научу тебя уважать этого господина. Ты ещё будешь умолять меня о смерти, когда тебя выпустят из этой клетки… а чтобы это случилось поскорее, — обезьяна оскалилась, — поучите этого урода уважению и сломайте ему ноги! Я хочу послушать его крики. И этому волосатому тоже, мне не нравится, как он на меня смотрит, — добавил он, указав рукой на Мао.

В тот же миг все его прихлебатели перевернули копья и принялись со смехом молотить Эдвана тупым концом древка через щели в клетке. Если от первых двух ударов он ещё как-то сумел уклониться, то третий уже настиг его, сбив на пол. Парень сопротивлялся отчаянно, даже умудрился связать цепями одно из копий и заблокировать его на время, но в конце концов, через десять минут он уже просто лежал на полу и закрывал голову прочными колодками, с трудом сдерживая стоны. Удары продолжали сыпаться, но Лаут не издал ни одного звука. Даже когда твари сломали его левую ногу, зажав её между двумя копьями, он лишь закусил губу до крови, но промолчал. Точно так же молча перенёс избиение и Чёрный Мао, не желая уступать в силе духа жалкому человеку.

— Ублюдок, ты специально портишь мне настроение! — зашипел главарь, наклонившись поближе к клетке, — хорошенько запомни этот урок! Ты остался сегодня жив только потому, что мой хороший друг попросил не убивать его раба! Ты должен быть благодарен за сохранность твоей никчёмной жизни.

После избиения Лаута и Мао, обезьяны переключили своё внимание на другие клетки, где вдоволь смогли насладиться громким воем раздразнённых зверей и умоляющими криками их собственных сородичей, которые, видимо, в чём-то провинились перед прочими. Примерно через полчаса, когда господину в зелёном халате наскучило развлечение, группа удалилась прочь и Эдван, наконец, позволил себе издать слабый стон.

Лёжа на холодном камне клетки, со сломанной ногой и без единого живого места на теле, он скрипел зубами от ярости и осознания собственного бессилия. Уже очень давно он не испытывал такого унижения, и особенно мерзко ему было от того, что поиздеваться над ним пришли обезьяны. С трудом приняв сидячее положение, Эдван вытер ладонью кровь с лица и, сжав кулак, поклялся, что освободившись, он во что бы то ни стало убьёт этого обезьяньего хлыща. Но сначала… сначала нужно как-то освободиться. Взглянув на свой внутренний сосуд, Эдван застонал от обиды и злости. Ядро снова усохло, он неосознанно потратил немного энергии на то, чтобы защититься от избиения. Атры оставалось мало, критически мало. Такими темпами, если он не найдёт способа выбраться отсюда за день, то… умрёт.