Убить сову
Шрифт:
Целительница Марта энергично похлопала меня по руке.
— Если ты хочешь вылечиться от женских страхов, Настоятельница Марта, то я прописываю честный труд и невинные удовольствия, смешать в равных долях. После холодов берёзовые почки наконец начали распускаться, и я знаю, что Кухарка Марта жаждет сделать прекрасное берёзовое вино, а мне очень нужен берёзовый сок для лечебницы. Думаю, завтра стоит начать сбор. А теперь идём, загоним женщин в постель. Я ещё не встречала живой души, что не боялась бы тебя больше любых ночных кошмаров.
—
Целительница Марта улыбнулась.
— Смиряю твою гордыню. — Она снова бросила взгляд на женщин вокруг жаровни. — Я буду признательна, если ты пришлёшь ко мне Пегу. Мне нужны её сильные руки, чтобы помочь улечься в постель и втереть немного аммиака и скипидарного масла в мою бедную спину, так она прогреется.
— Я буду рада сама растереть твою спину.
Она в ужасе взмахнула руками.
— Сжалься над несчастной старой женщиной! Твои пальцы сдерут кожу с моей бедной спины, они грубее, чем шкура борова. У Пеги мягкие руки. И кроме того, думаю, она будет не против немного посидеть со мной.
Я смотрела, как Пега помогает Целительнице Марте вернуться в свою комнату. Я понимала настоящую причину, по которой Марта попросила о помощи. Ради блага Пеги она изобразит сейчас беспомощную старушку, и Пега доверит ей свои страхи. Целительница Марта владела таким даром. А я не могла заставить женщин говорить со мной, никогда, даже в «Винограднике» в Брюгге, потому что даже там ощущала себя — как это называет Целительница Марта? — чужестранкой.
Отец Ульфрид
Мы разъединились, откатившись друг от друга на кровати, и я безвольно лежал, чувствуя, себя полностью обессилевшим. Мой член всё ещё слабо вздрагивал, как будто по собственной воле. По груди и между ягодиц стекали струйки пота. Хотя день был не особенно тёплый, в комнате с закрытыми ставнями стояла адская жара.
Было совсем темно, но я не осмеливался зажечь свечу, боясь, что свет будет виден сквозь щели. Кроме того, свет был нам не нужен — мы и так очень хорошо знали формы и контуры тел друг друга. И я не хотел видеть торжество на лице Хилари. Ведь я поклялся, что это больше не повторится. Я дал обещание Богу, но ничего не мог с собой поделать.
Я отодвинулся, внезапно ощутив липкий холодок между бёдер. Меня охватило отвращение. В ответ на моё движение влажная рука Хилари опять потянулась ко мне, погладила ногу, пальцы скользнули между бёдер к паху, касаясь, лаская, уговаривая. Усиливающееся желание снова заставляло меня делать то, чего я не хотел. По позвоночнику поднимался всепожирающий огонь, я почти уступил этим нежным пальцам. Ноги дрожали от прикосновения руки, не повинуясь мне.
— Нет! Прекрати! — я резко оттолкнул руку Хилари.
— Почему? Ты же только что меня хотел. Что с тобой? Почему после этого ты всегда так раздражаешься?
Плаксивые детские нотки этого
— Я устал, — грубо ответил я.
— Но мне пришлось проделать такой долгий путь. Ты не мог оторваться от меня в Норвиче, а теперь мы вряд ли сможем видеться. Я уже несколько недель не могу думать ни о чём другом. — Рука Хилари скользила по моей груди, поглаживая соски. — Я знаю, ты хочешь меня так же, как и я тебя, Ульфридо.
— Я сказал — хватит! — Я резко отстранился от распростёртого рядом тела и сел на постели, ощутив под босыми ногами холодный колючий тростник. — Тебе не следовало приходить. Я говорил, не приходи больше. Никогда.
Хилари это рассмешило.
— По-моему, это ты пришёл.
Перегнувшись через кровать, я крепко шлёпнул по обнажённой плоти, не беспокоясь о том, куда попал. Пальцы заныли от удара. В темноте раздался судорожный вздох, потом снова смех.
— Хочешь поиграть, да?
— Просто уйди. Убирайся.
Кровать заскрипела под Хилари.
— Если хочешь, можем поиграть в священника и кающегося грешника. Я буду священником или ты? Мне наказать тебя? А тебе станет от этого легче? Снова почувствуешь себя чистым? Или ты хочешь меня побить? Так или иначе, это неважно. Это не исцелит тебя... отче.
Последнее слово было сказано резко, с намерением ранить сильнее, чем удар.
— Убирайся прочь, продажная тварь, — крикнул я. — Убирайся, оставь меня в покое. Не хочу больше тебя видеть. И на этот раз я не шучу.
— Ты этого не хочешь, знаю, что не хочешь. Ты и раньше так говорил, сотню раз, и каждый раз потом приползал обратно. Ты ничего не можешь с этим поделать. Но будь осторожнее, Ульфридо. Когда-нибудь ты это скажешь, а я поймаю тебя на слове.
Я бросился к Хилари через кровать.
— Ах ты, скотина...
Дверная ручка повернулась, дверь загромыхала, как будто кто-то тряс её снаружи. Но она была заперта и закрыта на засов. Раздался громкий стук. Я замер, сердце колотилось так сильно, что казалось, его слышно даже через стены. Стук повторился, на этот раз настойчивее.
— Отец Ульфрид, идите скорее!
Я сразу узнал голос — это старая Летиция. Увидит, что Хилари здесь — новость разнесётся по всей деревне еще до рассвета.
Внезапно меня прошиб холодный пот, я с ужасом вспомнил, что голый. Я отчаянно попытался нащупать свою одежду, но не смог вспомнить, куда мы с Хилари её забросили. Я боялся пошевелиться: вдруг в темноте наткнусь на мебель и что-нибудь опрокину. Слышала ли Летиция мой крик?
В дверь снова застучали.
— Тут бедная Элен, отец Ульфрид, мать Джайлса. Она совсем с ума сошла. Рыдает так, что скоро потоп случится, и не говорит, в чём дело. Уверяет, что скажет только вам, отче. Джайлс мог бы ее успокоить, да он в лесу с остальными мужчинами, а я туда пойти не смею, особенно этой ночью. Но вы бы могли привести его, отче... Отец Ульфрид?