Убитый манекен : сборник
Шрифт:
Малез не замедлил шага — в конце концов, какое ему дело до того, что какой-то хулиган камнями разбил витрину г-на Девана? — и через десять минут начальник станции вручал ему билет, ничем не давая понять, что его узнает.
— Добрый день! — сказал Малез. — Не признаете меня?
— У вас времени в обрез, — сухо ответил тот. — О поезде уже объявлено.
Чем скорее уберется этот чертов тип, тем скорее зарубцуются раны на его самолюбии…
На платформе Малез оказался один с разодетой крестьянкой в
Комиссар нашел отделение для курящих и устроился там по ходу поезда, испустив глубокий вздох. Вздох облегчения или сожаления? Попробуй догадайся!
Прямо перед ним, с подбородком на груди, подремывал процветающий кюре, а из соседнего купе доносился пронзительный плач ребенка.
Если Малез, знакомый с точностью Национального общества железных дорог Бельгии, и не удивился опозданию, с которым поезд прибыл на станцию, то вскоре и он начал недоумевать, почему тот так долго здесь задерживается. Он посмотрел на часы — девять шестнадцать — и выглянул в окно: насколько он мог видеть, платформа маленького вокзала была безлюдна.
Малез ругнулся и уже начал поднимать стекло, когда услышал шум голосов, доносящихся от головы поезда. Он подхватил чемодан и соскочил на платформу.
Машинист, высунувшийся из паровоза, громко переругивался с начальником станции и обходчиком, держащим в руках какую-то жесткую фигуру.
Широким шагом Малез подошел к ним.
— Прошу прощения! — воскликнул он менторским тоном. — Какой это поезд? Тот, что отправляется в восемь сорок пять, или в семнадцать десять?
Начальник станции круто обернулся, и было видно, что с языка у него готовы сорваться язвительные замечания, но, узнав Малеза, он удержал их при себе.
— Вернитесь в свой вагон, — пересилил он себя. — Поезд сейчас трогается.
Но комиссар не выглядел готовым подчиниться.
— Что это такое? — вместо ответа спросил он, показывая на предмет, который сжимал в руках обходчик.
— Это? — переспросил тот, подыскивая слова. — Это…
Малез его прервал.
— Где вы его нашли?
Тот неопределенно махнул рукой.
— Там… Положенным на рельсы, в двухстах метрах… Слово Кнопса, рассчитывали, что поезд это переедет!
Малез не ответил. Он разглядывал вещь, обнаруженную обходчиком во время проверки пути и торжественно принесенную им сюда.
Это был обычный манекен, манекен, одетый в пиджак с подбитыми ватой плечами, вроде того, что украшал разбитую витрину торговца-портного г-на Девана.
— Послушайте, — бросил машинист, — ему изуродовали всю физиономию…
И правда.
Помимо воли взволнованный Малез опустил глаза и тут заметил оружие, которое послужило странному палачу: складной нож, по рукоятку вонзившийся в сердце манекена… если допустить, что у манекенов есть сердце!
— Ну, что вы на это скажете? — произнес начальник станции.
Малез промолчал. Он думал:
— Сомневаться не приходится… Это настоящее убийство!
Фраза комическая, предположение невероятное…
И все же… И все же, хотя перед ним находился всего лишь манекен, разве не был он дважды ослеплен, с половиной улыбки, с исполосованным лицом, на котором нельзя было различить даже тени страдания, с кинжалом, по самую рукоять вонзенным в сердце!
Наконец, словно стремясь увенчать свое разрушительное деяние, разве убийца не затащил свою жертву на железнодорожное полотно и не уложил ее на рельсы, чтобы первый же прошедший поезд переехал ее и неотвратимо раздавил?
Все это было самой очевидностью. Но рассудок протестовал:
— Манекенов не убивают! Нельзя лишить жизни материю, предмет, лишенный жизни! Не подвергают смерти саму смерть!
Раздраженный тем, что на него не обращают внимания, начальник станции схватился за свисток.
— Немедленно возвращайтесь в вагон. Я даю сигнал к отправлению.
— Давайте! — ответил Малез. — Этот поезд уйдет без меня. Я остаюсь.
3. Самое значительное преступление в мире
Когда состав набрал скорость, начальник станции кивнул головой в сторону манекена, который обходчик все еще держал в руках.
— Уж не из-за этого ли вы решили не уезжать?
Накануне Малез сообщил ему свою должность, и тот не мог понять, как столь ничтожный случай может интересовать полицию.
Он пожал плечами:
— Это же фарс!
Комиссар в сдвинутой на затылок шляпе, с зажатой в зубах трубкой, нахмурив брови, продолжал молчать. Он смотрел прямо перед собой, вдаль, в глубину времен…
— Дурной фарс! — продолжал настаивать начальник станции.
Наконец Малез снизошел до того, что вспомнил о его существовании.
— Неужели туземцы до такой степени любят розыгрыш? На первый взгляд, в это трудно поверить.
И закончил беспощадной фразой:
— Разве что вы сами этой ночью, вооружившись своим револьвером, решились подшутить надо мной?
Задетый начальник станции затаился во враждебном молчании, и еще долго было слышно постепенно затихающее дрожание рельсов.