Убивая Еву
Шрифт:
– Уберите, – командует он.
Она не реагирует, наводя оптиковолоконный прицел на основание его носа. Готовится пробить третий сицилийский ствол мозга.
– Послушайте, я рад, что этот ублюдок мертв. Но сейчас с минуты на минуту занавес опустится, и сюда хлынут люди. Если хотите выбраться, прячьте пистолет – и за мной.
Инстинкт подсказывает ей повиноваться. Они спешно проходят через дверь в конце коридора, спускаются по короткому пролету лестницы и оказываются в обитой малиновым штофом галерее, идущей вокруг партера.
– Возьмите меня за руку, – приказывает он, и Вилланель подчиняется. Навстречу им попадается швейцар. Мессина весело его приветствует, и тот улыбается:
– По-тихому
– Вроде того.
В конце галереи прямо под ложей Греко – дверь, отделанная тем же материалом, что и стены. Открыв ее, Мессина тянет Вилланель в небольшой вестибюль. Он отодвигает похожую на одеяло занавеску, и внезапно они оказываются за кулисами, в тяжелой полутьме боковых декораций, где скрипуче орет музыка, передаваемая из оркестровой ямы по местной трансляции. То и дело из мрака выплывают мужчины и женщины в нарядах девятнадцатого века, монтировщики снуют в соответствии с расписанными задачами. Обняв Вилланель за плечи, Мессина торопливо ведет ее мимо вешалок с костюмами и столами с бутафорией, направляя в узкое пространство между задником и черной кирпичной стеной. Проходя мимо сцены, они слышат залп мушкетов. Казнь Каварадосси.
Снова коридоры, бесцветные стены, увешанные огнетушителями и инструкциями по эвакуации, и, наконец, они выходят через служебную дверь на площадь Верди, где в ушах – уличный шум, а над головой – лилово-синее небо. В пятидесяти метрах, у парковочного столба на улице Волтурно, стоит серебряно-черный мотоцикл «Агуста». Вилланель садится позади Мессины, и, низко прорычав выхлопом, они ускользают в ночь.
Проходит несколько минут, прежде чем до них доносятся первые полицейские сирены. Леолука направляется на восток, кружа по переулкам, его «Агуста» чутко реагирует на все острые изгибы и повороты. В просветах слева Вилланель мельком видит портовые огни и чернильно-черное мерцание моря. Люди на улицах бросают на них взгляды – на мужчину с волчьими чертами и на женщину в алом платье, – но это Палермо, слишком пристально никто не всматривается. Улочки узкие, сверху на веревках сушится белье, а из открытых окон летят запахи домашней еды. И вот – темная площадь, заброшенный кинотеатр и барочный фасад церкви.
Вкатив мотоцикл на стоянку, Мессина ведет Вилланель по дорожке вдоль церкви и отпирает ворота. Они оказываются на окруженном стеной кладбище, в городе мертвых, где смутные очертания семейных надгробий и усыпальниц рядами простираются в темноту.
– Здесь похоронят Сальваторе, когда вытащат из него твои пули, – говорит Мессина. – Рано или поздно здесь похоронят и меня.
– Ты сказал, что желал ему смерти.
– Без тебя мне пришлось бы самому его пристрелить. Он был un animale [3] . Совсем слетел с катушек.
3
Животное. (ит.)
– Ты займешь его место?
Мессина пожимает плечами:
– Кто-нибудь, да займет.
– Рутинное дело?
– Вроде того. А ты? На кого работаешь ты?
– А это важно?
– Это важно, если потом настанет мой черед. – Он достает из нагрудной кобуры свою небольшую, но мощную «беретту». – Может, лучше убить тебя сейчас.
– Рискни, – отвечает она, вытаскивая «ругер».
Какое-то время они пристально смотрят друг на друга. Потом она опускает оружие, делает шаг и протягивает руку к его поясу.
– Перемирие?
Краткий, но бешеный секс – не убирая «ругер». После, положив для равновесия руку с пистолетом на плечо Мессины, она обтирается полой его рубахи.
– Что дальше? – спрашивает он, разглядывая ее со смесью восхищения
– Дальше ты исчезнешь.
– Мы больше не встретимся?
– Моли об этом бога.
Он бросает на нее взгляд и уходит прочь. «Агуста» резко оживает и с рычанием растворяется в темноте. Пробираясь между надгробиями на склоне, Вилланель находит небольшую площадку возле украшенной колоннами усыпальницы. Из сумки она достает зажигалку «брикет», помятое хлопчатобумажное платье, пару сандалий толщиной с вафлю и шелковую сумочку-бананку. В бананке лежат 500 евро, авиабилет, паспорт и кредитная карта на имя Ирины Скорык, француженки украинского происхождения.
Поспешно переодевшись, Вилланель разжигает погребальный костер из платья от Валентино, документов, имеющих отношение к Сильвиане Морель, и зеленых контактных линз вместе с черным париком, которые она надевала сегодня. Огонь горит ярко, но недолго, и когда на месте костра остается лишь пепел, она кипарисовой веткой сметает его в кусты.
Двигаясь дальше вниз по склону, Вилланель находит ржавую калитку, откуда тропинка ведет в узкий переулок. Переулок сменяется дорогой пошире и пооживленнее, и Вилланель идет по ней на запад в направлении городского центра. Через двадцать минут у черного хода какого-то ресторана она находит искомое – большой мусорный бак на колесах, набитый кухонными отходами. Вилланель натягивает оперные перчатки и озирается. Убедившись, что ее никто не видит, погружает руки в бак и выуживает полдюжины пакетов. Один из них она развязывает и в вонючее месиво из пустых моллюсков, рыбьих голов и кофейной гущи запихивает сумку «Фенди» и «ругер». Затем возвращает пакет в бак и сверху прикрывает остальными. И наконец избавляется от перчаток. Вся операция не занимает и тридцати секунд. Потом она неспешно шагает дальше на запад.
На следующий день в 11 утра агент Паоло Велла из городского полицейского управления пьет с коллегой кофе у стойки кафе на площади Оливелла. Утро выдалось длинным: с самой зари он организовывал оцепление у главного входа в Театро Массимо, который теперь стал местом преступления. Люди в основном относились с пониманием и держались на расстоянии. Официальных сообщений не было, но сейчас уже, похоже, весь Палермо знает, что убили дона Сальваторе Греко. Разных теорий полно, но, согласно основной гипотезе, преступление связано с его семейным бизнесом. Ходят слухи, что убийство совершила женщина. Но слухи ходят всегда.
– Ты только глянь, – вздыхает Велла, на время прогнав мысли об убийстве Греко. Коллега смотрит туда, куда глазами указывает Велла, – на оживленную улицу, где молодая женщина в голубом сарафане – сразу видно, туристка – остановилась посмотреть на внезапно взлетевшую стаю голубей. Рот приоткрыт, серые глаза сияют, утреннее солнце льет свет на короткую стрижку.
– Мадонна или шлюха? – спрашивает у Веллы его собеседник.
– Конечно мадонна, тут и разговоров быть не может.
– В таком случае, Паоло, она слишком хороша для тебя.
Он улыбается. На ослепленной солнцем улице время на миг застывает. Потом голуби начинают кружить над площадью, и женщина, покачивая длинными бедрами, продолжает свой путь, пока не исчезает в толпе.
Глава 2
Вилланель сидит в кресле у окна в южном крыле Лувра. Она в черном кашемировом свитере, кожаной юбке и ботинках на низких каблуках. Через сводчатое окно струится зимнее солнце, падая на белую мраморную скульптуру в натуральную величину. Это «Психея, оживленная поцелуем Амура», ее создал итальянец Антонио Канова в самом конце XVIII века.