Убийца читал Киплинга (Где и заповедей нет)
Шрифт:
И еще один очень важный вопрос оставался без ответа: как мог Коули, продумавший столь хитрый план шантажа, отравления кофе и так далее, не принять во внимание такое простое обстоятельство, как то, что мастерскую с ним делил Джеймс Джоветт, который мог войти туда в любую минуту? Ты понимаешь меня?
— Понимаю… С минуты, когда ты понял, что генерал мог погибнуть только в мастерской, ибо он не мог быть застрелен ни в каком другом месте, ты сразу предположил, что Джоветт является сообщником Коули. Иначе Коули не мог бы разработать такой план…
— Ба! — Алекс рассмеялся. — Да ведь Коули вообще не разрабатывал такой план!
Комиссар резко вскинул голову.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Вот что: Коули не продумывал этот план и не мог в нем участвовать. Неужели ты считаешь, что Коули согласился бы с планом, по которому клок его рубашки оставался в руке умершего, а саму рубашку подкинули в его спальню, чтобы полиции легче было найти и исследовать ее? С планом, по которому он, Коули, должен бы таинственно исчезнуть, навлекая на себя подозрения и уверенность полиции, что именно он является автором убийства, а господин Джеймс Джоветт спокойно сидел бы тут, издевался бы над ним и бахвалился, что сразу распознал его как низкого человека? Не считаешь же ты, что кто-то может согласиться участвовать в таком союзе?
— Ты прав… Теперь мне все ясно, — буркнул Паркер. — Но эта маленькая идиотка Перри…
— А эта, как ты правильно заметил, маленькая идиотка Перри не только стала их жертвой, но и добровольно внесла несколько своих пенсов дани. Признаюсь, что когда я обнаружил Сомервилля с пулей в сердце и намеками на самоубийство, я не мог этому поверить. Я знал, что его убили в мастерской, что преступников было двое или только Джоветт, ибо именно он был довольно долго со мной, потом расстался и пошел в мастерскую, а вскоре поднял крик, что понапрасну ждал там Коули. Следовательно, он мог убить генерала, а также невиновного Коули. Но узнав об отравлении кофе, чего не мог сделать Джоветт и мог Коули, который
— Собственно… — Паркер покрутил головой. — У меня такое чувство, будто я — четверть-интеллигент, каким я, безусловно, и являюсь, судя по тому, что у меня по-прежнему сто вопросов, на которые нет ответов. А мы обязаны ответить на все вопросы, Джо, если хотим закрыть следствие.
— Естественно. Как только мы выяснили все основные факты, как только были выяснены действия Снайдер и Перри, я понял все. Неясным оставался лишь один вопрос: чьей сообщницей является Перри — Коули, Джоветта или их обоих? Но все оказалось не так-то просто. Раз преступление было задумано таким образом, что сначала усыпляют генерала, потом кто-то из них забирает деньги (а для них важны только деньги!), тогда Перри в качестве сообщницы очень нужна им в критический промежуток между 8.30 и 9.30, то есть на тот час, когда они решили провернуть всю операцию. Джоветт, например, ни на шаг не отпускал меня, чтобы позволить Коули, который, безусловно, спрятавшись в кусты, наблюдал за нами, войти в павильон и похитить деньги. Перри тоже можно использовать как заслон против того, кто предположительно захотел бы навестить генерала в павильоне. Ничего не стоит выдумать тысячу поводов, чтобы оправдать свое присутствие в парке! А тем временем Перри не только не было поблизости, но, как мы потом выяснили, она была в прямо противоположной части парка. Разумеется, она могла солгать. Но Коули не нуждался в ее помощи в павильоне, зато, если взглянуть на проблему Перри с позиции сообщников, тогда становится ясна ее роль «яблока раздора» между ними. Этим они создавали себе своего рода алиби: они так ненавидят друг друга, что ни при каких условиях не могут действовать заодно. Афера с любовью Коули и издевками Джоветта была слишком водевильной и явной для солидного английского дома. И я подумал, что именно Перри могла быть тем единственным человеком, кто абсолютно никем не замеченный мог проникнуть в павильон. Джоветт знал, что Каролина и Дороти играют в теннис, я был у него на глазах, а расставаясь с ним, сказал, что мне необходимо встретиться с Чандой. К тому же Джоветт заранее предупредил меня, что генерал сердится, когда ходят по перешейку во время его работы. Да и я сам, к сожалению, избегал попадаться на глаза генералу, чтобы не навести старика на ненужные мысли. Джоветту также было отлично известно, что профессор Снайдер ежедневно работает в библиотеке, а также то, что он вряд ли мог бы зайти поболтать к генералу… Оставались двое: Мерил и садовник. И посмотри, что происходит: садовник получает десять шиллингов и ждет Коули, который теперь-то уверен, что садовник не выйдет в парк. Потому что помни: из всей прислуги только садовник в это время мог оказаться в парке, причем в любой его части! Садовник мог оказаться препятствием, о которое разбился бы весь план. А Мерил? С девяти часов она ждет Коули в другой стороне парка, самой удаленной от павильона. Ждет терпеливо, поскольку Коули сказал, что может задержаться, а девушка влюблена… Но мог ли Коули позволить себе не прийти к садовнику и не встретиться с Мерил, когда у генерала таинственным образом пропадают приготовленные для шантажиста деньги? Глупец из глупцов не позволил бы себе такого! Естественно, Коули хотел как можно быстрее побывать у садовника и потом провести часок в парке с девушкой. Это было бы его алиби. Если и не полное, то по крайней мере свидетельствующее, что он провел утро самым обычным образом — был весел, влюблен, с цветком для милой в руке…
Джо прервался, чтобы отпить глоток виски.
Но Коули не пришел. Вместо этого клок от его рубашки был зажат в руке умершего, а сама рубашка оказалась в его комнате! Значит, Коули исчез с деньгами, навлек на себя внимание полиции и отвел подозрения от Джоветта. Почему? И для чего это бессмысленное убийство? И почему вообще усыпленный генерал, причем усыпленный настолько, что в момент выстрела в его мозг не поступил ни один сигнал, зажал в руке клок от рубашки? И почему Джоветт позволил своему сообщнику бежать, коль скоро он знал, что того раньше или позже схватят и тогда Коули выдаст его?.. Полный абсурд. Реальным было только одно: Коули не пришел к садовнику, как намеревался, не встретился с Мерил, никто не видел его входившим и выходившим из дома, когда он менял рубашку. Но не мог же он полураздетым уйти из дома, правда? И зачем, раз он решил бежать, ему было возвращаться в комнату и бросать там рубашку? Эту уличающую его рубашку, клок которой был зажат в руке генерала? Проще было выкинуть ее где-нибудь подальше от места преступления… А каким образом он бежал? Ведь все поместье было окружено твоими людьми. И тебя снова подвела логика, Бен! Логика! Ты пришел к выводу, что раз малый убил генерала и сбежал, а твои люди стояли в засаде вокруг поместья, на подступах к которому нет ни одного дерева, а только плоские пастбища, то он мог проскочить мимо них, не имея понятия о том, что поместье окружено кордоном! Ведь даже я не знал об окружении! Как же он сбежал?
Джо замолчал. Паркер кончиками пальцев почесал подбородок.
— Коули мог сбежать, и тут нет вины моих людей. Он мог спуститься в бухту, проплыть милю или две вдоль берега, за рифы. Конечно, для такого шага нужны сила и мужество, но ничего невозможного нет. Заранее спрятав в какой-то расщелине одежду, он переоделся и пешком добрался до железнодорожной станции или автобусной остановки…
— Ба! Великолепно! Чудесный план для человека, который не умеет плавать!
— Как это?
— Ты сам читал мне об этом. Ярд сообщил тебе, что Коули получил страховку, поскольку паром, на котором он плыл, затонул. Коули чудом спасли, но он получил легкую пневмонию. Ты можешь убедить меня, что Коули обвел вокруг пальца Джо Алекса, Бенджамина Паркера и весь Скотланд-Ярд… Но не страховую компанию! Я так и вижу любезного господина в котелке, который выпытывает у матери, родственников, школьных товарищей и коллег по работе: «Он, наверное, очень любил яхт-клуб?», «Он был отважным ребенком?», «Наверное, хорошо плавал»… и так далее, и так далее… Прежде чем выплатить ему пять тысяч фунтов, они должны были абсолютно увериться, что он пошел бы на дно, как камень. Но это даже неважно! Будь Коули живым, все происходило бы не так, как произошло. Простое арифметическое действие гласит, что четыреста тысяч, разделенные на два, равняются двумстам тысячам! А Джоветту требовались деньги. Он игрок, погряз в серьезных долгах. Ему необходимо освободиться от них и обрести немного покоя. Его абсолютный эгоизм, неприязнь к Коули, глубокая и искренняя, как мне кажется, и мафусаилов возраст генерала довершили остальное. Старик, стоящий у гробовой доски и рядовой инженер Коули ничего не значили для этого гения злодейства, замысел которого основывался не на неистовстве, а на полном равнодушии ко всем людям, менее талантливым, чем он. Кроме того, живой Коули был опасен. Думаю, что его смерть являлась основным условием плана Джоветта. Нет сомнений, что Будду из Моулмейна опознал он. Сначала, скорее всего полушутя, он сказал Коули, что они могли бы неплохо подзаработать, сыграв шутку с генералом. Потом они вместе пришли к выводу, что старик просто лопается от богатства, а им пришлась бы очень кстати малая толика его денег. От имени вымышленного Пламкетта они написали письмо. Ответ Сомервилля чрезвычайно обрадовал заговорщиков. Генерал приказал Пламкетту прибыть в 11.30 для получения требуемой ими мзды. Злодеи были уверены, что их жертва не обратится в полицию. Мое присутствие явилось неожиданным препятствием, но Джоветт принял удар на себя. Он понял, что всегда может рассчитывать на несколько минут беседы со мной и тем самым отвлечь меня от павильона. Да и план был чрезвычайно прост: раз Пламкетта ждут в половине двенадцатого, удар должен быть нанесен раньше. Они правильно рассудили, что деньги генерал принесет с собой рано утром. Ежедневно в восемь часов утра горничная приносила в павильон кофе. Достаточно подсыпать снотворное и прийти через час. Ну и этот мифический Пламкетт отлично вписывался в их план. Ведь виновным в конце концов посчитали бы его, правда? Возникла бы уверенность, что это он незаметно проник в павильон, отравил кофе и исчез с деньгами. То есть совершил то, что в действительности проделал Коули. Около восьми он отправился к павильону. Увидев, что Каролина ушла, он всыпал порошок в термос, хорошенько встряхнул и бегом, скрываясь за кустами и издали обогнув дом, бросился к садовнику. Договорился с тем об орхидее и вернулся домой. Он приветствовал Джоветта кратким: «Я выполняю свои обязанности всегда». Эти слова, хотя и произнесенные в другом контексте, позволили Джоветту понять, что порошки подсыпаны. Сообщение было чрезвычайно важным, ибо это означало, что теперь настал черед Джоветта действовать: он должен каким-то образом парализовать меня, обеспечивая Коули свободу действия.
Это-то и был их общий план. Попрощавшись со мной, Джоветт бросился в мастерскую, где его ждал Коули, чтобы передать деньги, а самому немедленно отправиться в оранжерею и на свидание с Мерил. Но Коули не появился ни там, ни там, ибо он погиб почти сразу же после прихода Джоветта…
— Ради бога! Откуда тебе это известно?
— Иначе план Джоветта ни за что бы не удался! Ведь он не знал, что через двадцать минут Хиггс займет позицию на скале, возвышающейся над павильоном. Конечно, Джоветт заметил бы его, идя к павильону и находясь среди кустов. Тогда он вынужден был бы отступить. И все закончилось бы тем, что он бросил бы тело Коули в море, привязав к нему какую-нибудь железку, каких много в мастерской. Однако генерал получил пулю в сердце. Следовательно, именно Джоветт пробежал несколько шагов по перешейку, схватил спящего Сомервилля, отнес в мастерскую, застрелил его, завернув тело в тряпки, чтобы самому не испачкаться в крови,
— Какое?
— Он не знал, что поместье окружено и бегство Коули невозможно. Поэтому-то и провалилась его мистификация с ключом, рубашкой и горничной. Она не могла его видеть по той простой причине, что ее не было в коридоре в ту минуту, когда Джоветт вышел на этаж. Услышав шум работающего пылесоса, Джоветт понял, что горничная занята и у него развязаны руки. Он открыл дверь комнаты Коули ключом, который взял у покойного, подбросил рубашку, вышел, запер дверь и стал громко стучать. У вышедшей на шум горничной он спросил, не видела ли та инженера. Естественно, не видела. Тогда он спустился вниз и встретил в парке меня. У него снова было алиби. А рубашка служила доказательством того, что Коули поспешно переоделся и, убегая, бросил уличавшую его рубашку.
Алекс перевел дыхание и продолжил:
— С этой минуты мистер Джеймс Джоветт мог пребывать в уверенности, что деньги Сомервилля стали его собственностью, а полиция до судного дня будет искать Коули, обвиненного в убийстве и краже. Все, казалось бы, прошло идеально… Но… — ты ведь спрашивал меня об этом «но», — представь себе его потрясение и страх, когда вместе со мной он вбежал в павильон и увидел, что у генерала нет в руке клока от рубашки Коули, а револьвер лежит прямо под рукой умершего, будто Сомервилль после смерти встал и назло убийце переложил предметы по-другому! Должен признать, что Джоветт держался просто-таки великолепно и хладнокровно. Только в первую секунду у него вырвалось несколько изумленных слов, которые, впрочем, можно было принять за выражение ужаса при виде трупа. Он настолько владел собой, что минуту спустя спас от гибели Дороти Снайдер, которая поскользнулась и лишь благодаря расторопности и смелости Джоветта не свалилась в пропасть. Но хотя Джоветт и не понимал, что же произошло, главное не изменилось: Коули исчез и вместе с ним деньги. Он понимал, что полиция будет исходить именно из этого факта. И он не ошибся, ибо твои рассуждения пошли по точно рассчитанному им пути. Но у меня было несколько дополнительных задач для решения. Я не мог понять, что означает рубашка с порванным рукавом, клока от которой нигде не было? Не мог я понять и того, кто и зачем инсценировал самоубийство?.. Только услышав признания Дороти Снайдер, я понял, что это Мерил Перри все переставила в павильоне, о чем, впрочем, неопровержимо говорила рука генерала, лежавшая на фотографиях, которые девушка принесла в одиннадцать часов, то есть после смерти Сомервилля. Мне стало ясно, что войдя в павильон, Мерил узнала клок от красной рубашки, решила, что бедный влюбленный Коули был доведен до сумасшествия насмешками генерала и, не ведая, что творит, выстрелил в него. Два года, проведенные в исправительной колонии, вдруг всплыли перед ее глазами во всей их красе, и Мерил мгновенно переложила револьвер таким образом, чтобы он производил впечатление оружия, выпавшего из руки самоубийцы. Револьвер она, естественно, вытерла, чтобы уничтожить отпечатки пальцев любимого, но забыла приложить его к руке Сомервилля. Впрочем, удивляться нечего: для нее увиденное было страшным ударом. Затем она побежала в мастерскую, но в дверях остановилась. Она решила не показывать Коули, что ей все известно. Наверное, она даже поклялась себе, что никогда в жизни не даст ему понять, что знает его страшную тайну. Она его любила, и этим сказано все… Но когда она услышала, что Коули бежал, и когда поняла, что в доме полно полицейских, которым конечно же сразу станет известно, что под именем Мерил Перри скрывается бывшая участница молодежной банды, отбывавшая наказание, она упала духом. Сама она почти уже забыла о своем прошлом, стала совсем другой, однако при расследовании правда выйдет наружу: ведь именно она уничтожила улики против преступника… Все коллеги, весь университет завтра узнает из газет, что Мерил Перри… и она наглоталась снотворного… Но достаточно о бедняжке Мерил. Я уже знал все, но… опять это «но»! Я не очень-то понимал, как можно доказать виновность Джоветта. Если бы я сказал тебе, что Коули, по всей видимости, нет в живых, а Мерил невиновна, и назвал бы имя убийцы. Джоветт легко опроверг бы мои рассуждения. Как я уже подчеркивал, все мои доводы сводились лишь к одному: никто другой, кроме Джоветта, не мог совершить убийство. Но нечем было доказать виновность убийцы. С помощью хорошего адвоката Джоветт, безусловно, снял бы с себя все обвинения. Я был вынужден ждать.
— Чего? Я прекрасно понимаю, что ты не мог просить меня арестовать Джоветта. Я бы не пошел на такой шаг. Прежде всего, Коули не было, и раз мы не нашли его труп, можно было предположить, как, например, я и думал, что Коули скрылся вплавь…
— Естественно. Но согласись, что для не умеющего плавать человека это был бы нешуточный подвиг. Конечно, оставалась ничтожная вероятность, что в свое время инженер обвел вокруг пальца страховую компанию… Я был уверен, что он не бежал вплавь. Для этого ему пришлось бы еще накануне за пару миль отсюда спрятать одежду, плыть несколько часов, то есть выбрать самый медленный способ бегства, оставив здесь собственную машину, которая за пять минут позволила бы ему оказаться гораздо дальше от Мандалай-хауз, чем три часа муки среди волн и скал нашего побережья. Абсурд! Но… для адвоката Джоветта это не было бы абсурдом. И если бы даже аквалангисты подняли со дна моря труп Коули, мы по-прежнему ни в чем не могли бы обвинить Джоветта. Их преступление: два независимых друг от друга плана, мистификация с борьбой за Мерил Перри, мифический Пламкетт настолько перепутались бы в головах любого суда присяжных, что позволили бы защите спутать карты обвинения. Джоветт мог остаться вне подозрений. Для уверенности, что ему не удастся выкрутиться, мне не хватало одного: этих четырехсот тысяч долларов. В противном случае у обвинения не было ни малейших шансов. А поскольку я знал, что Джоветт пошел на убийство ради денег, то был уверен, что он должен забрать деньги с собой. А действовать он мог смело. То, что поначалу казалось крахом его плана — инсценирование Мерил с самоубийством генерала, превратилось в его триумф! На такое он не рассчитывал в самых дерзких мечтах! Мерил Перри стала сообщницей умершего Коули. Когда после ее неудачной попытки самоубийства ты снял охрану, Джоветт понял, что его гениальный план удался. Конечно, он не подозревал о моей уверенности, что застрелить Сомервилля в павильоне не мог никто. Джоветт умер, не зная, что Хиггс находился поблизости от павильона с 9.30 и до минуты обнаружения трупа. Джоветт был твердо убежден, что полиция ищет Коули и деньги, которые, как считали полицейские, должны быть у него при себе. А я, в свою очередь, был уверен, что Джоветт прячет деньги не в своей комнате. На первом этапе расследования это было бы слишком рискованно. Существовала вероятность того, что полиция перевернет весь дом вверх ногами в поисках банкнот. Закопать их он тоже не мог… потому что потом их нужно будет выкопать, а он не знал, как сложится ситуация при его отъезде, не будет ли полиция следить за каждым шагом всех присутствующих в доме. Но деньги он обязательно должен был увезти с собой. Ради них он совершил двойное убийство, и они, безусловно, были отчаянно необходимы ему сразу же. Значит, считал я, он должен их так спрятать, чтобы, с одной стороны, иметь возможность мгновенно добраться до них, но в случае их обнаружения полицией иметь шанс оправдаться и объяснить, что деньги в этот тайник засунул, по всей видимости, Коули, чтобы позже их забрала Мерил Перри. Поэтому ночью я позвал тебя в мастерскую. Я не искал труп Коули. Джоветт не был сумасшедшим и не мог оставить его там. Я искал деньги и нашел. Но даже глазом не моргнул. Модель памятника была легкая, из картона, и если бы Джоветт сам не спрятал в ней толстую пачку долларов, он сразу же отреагировал бы на увеличение веса модели, как только взял ее со стола. Но он не отреагировал. Когда я пошел с ним в мастерскую, он взял в руки модель и, разговаривая со мной, повернул к дому. Тут я сказал ему, что мне известна тайна, скрытая в модели. Он сохранил самообладание. Я сказал, что мне все было ясно с самого начала, что я обвиняю его в двойном убийстве и что для него это будет означать бессрочное заключение и унижение среди бандитов и головорезов, без надежды когда-нибудь увидеть свободу. Я сказал ему также, что памятник, который он проектировал — очень хороший и что в конечном счете единственным виновным ведь может оставаться Коули, если будет отсутствовать второй. Он спросил меня, как это я себе представляю? Я ответил, что моя машина стоит у подъезда, и если, например, он свернет не в том направлении и упадет в море, я присягну, что он, Джоветт, был пьян и…