Убийца, мой приятель (сборник)
Шрифт:
– Давайте экономить на чём-нибудь другом, – говорил он, по обыкновению.
Его жена знала, что то же самое он сказал бы, стань она вдруг отговаривать его от поездки в Лондон или в Шотландию, словом, предложи она отказаться от любого другого времяпрепровождения, сопряжённого с денежными расходами. Итак, с тихим вздохом она уступила мужу – лишь предпринимала слабые попытки внести в приготовления небольшие хозяйственные поправки, что, разумеется, встречало стойкое противодействие со стороны старых слуг; её планы никогда бы не осуществились, если бы не Беатрис с её замечательным даром управляться со всем и вся. Обычно планы рождались в голове у Беатрис, а я была исполнительницей, девочкой на побегушках, ибо, как я уже говорила, Пагонели принимали меня как родную, точно я была их второй дочерью; хотя наше родство – нас с Беатрис называли кузинами – было на
Мои родители последние десять лет жили в Индии, а я оставалась на попечении милейшей дамы, державшей небольшой частный пансион. Под кровом моей наставницы я вела здоровую и вполне обеспеченную жизнь, но Эрнсклиф, где я всегда проводила каникулы, был моим истинным домом. Мне было грустно при мысли о том, что в следующий раз я вернусь сюда, вероятно, спустя многие годы, так как через несколько месяцев мне предстояла поездка в Индию, где я должна была остаться с родителями.
Эрнсклиф привлёк бы любого ребёнка, в особенности наделённого богатым воображением, подобно мне, привыкшей к узкому, ограниченному пространству лондонских площадей. В парке, необычайно обширном, с буйной растительностью, были и лес, и холмы, и вересковые пустоши. Замок, чрезвычайно массивный, с толстыми тёмно-красными стенами, стоял на самом краю крутого спуска, у подножия которого приютилась деревня стародавних времён. Она располагалась до того близко, что если бы из какого-нибудь окна замка бросили камень, он угодил бы прямо на рыночную площадь деревни. Эрнсклиф представлял собой причудливое разбросанное строение, со множеством узких коридоров и больших сводчатых залов. В самом неожиданном месте, за углом, за которым чудился кто-то страшный, возникала лестница, ведущая на чердак, где, казалось, живут привидения, или в погреба, больше похожие на казематы. Как чудесно было играть там в прятки, и мы – Хью, Беатрис и я – заглядывали во все уголки. Холл был обшит тёмным дубом, пол каменный; по бокам две тяжёлые двери вели одна в парадную гостиную и библиотеку, другая – открывали её редко – как раз в ту комнату, о которой я уже говорила, – голубую опочивальню, где, как сказывали, обитал призрак кузена Джеффри.
Что и говорить, это была и впрямь мрачная, страшная комната, отчасти оттого, что на протяжении нескольких поколений оставалась нежилой и постепенно превратилась в приют для мебели, отслужившей свой век, и в склад всякой рухляди. И хотя раз в три месяца здесь, как и везде в замке, подметали и мыли пол, – не думаю, чтобы в другое время сюда наведывались горничные. Несмотря на то что я ни разу не слышала сколько-нибудь достоверного рассказа о привидении, не знала, как оно выглядит, изрекает ли какие-нибудь слова, место это было овеяно страхом, и этот страх, как, впрочем, и необычное название места, передавался из поколения в поколение, подобно другим традициям Эрнсклифа.
Когда Хью отправился на охоту, миссис Пагонель принялась писать записку соседям, а я стала вспоминать, что я слышала про страшную комнату, и, к удивлению своему, обнаружила, как, в сущности, мало мне о ней известно. В детской эта тема вряд ли когда-нибудь обсуждалась в нашем присутствии; я знала, что миссис Пагонель, искренне верившая, что у всех людей такие же слабые нервы, как у неё самой, не стала бы поощрять подобные разговоры; тем не менее я твёрдо решила при первой возможности расспросить Беатрис и Хью, что они знают о покойном кузене Джеффри, призрак которого обитал в комнате, названной его именем.
Вскоре мне представилась эта возможность. Обедали в те годы раньше, чем в наше время; священного обычая – чая в пять часов пополудни – тогда ещё не существовало, но Беатрис по этой части шла впереди века: она пристрастила и меня к чаепитиям в неурочные часы. Обыкновенно в сумрачные зимние дни, после полудня, мы с Беатрис уединялись в холле, где перед широким старомодным камином был разостлан большой меховой ковёр; там, сидя на корточках по разные стороны очага, подальше от пламени, мы наслаждались теплом, болтали и пили чай, который перехватывали у прислуги на пути из кухни в комнату экономки. Часто к нам присоединялся Хью. Он был рад случаю передохнуть перед тем, как идти переодеваться к обеду; его измазанные грязью гетры и мокрая охотничья куртка бросали
В тот вечер мы собрались у камина раньше обычного. Весь день мы украшали залы ветками остролиста по случаю приближающегося Рождества, руки у нас болели, пальцы были все в ссадинах.
Когда мы расселись у камина, Хью, любезно приехавший с охоты пораньше, чтобы помочь нам украшать замок, спросил у сестры, остаётся ли в силе её решение ночевать в сочельник в комнате кузена Джеффри.
– Да, – с улыбкой ответила она. – Мама боится, что там это привидение. Но думаю, мой план самый лучший. И я охотно готова пойти на риск.
– Хотелось бы знать, что же в действительности произошло в той комнате, – сказала я. – Говорить на эту тему в детской категорически запрещалось. Я слышала лишь какие-то несвязные отрывки. Расскажи мне, Би, что ты знаешь. Очень прошу тебя.
– Я бы с удовольствием, но, право, сама ничего толком не знаю, – скромно проговорила Беатрис. – Меня не интересуют рассказы о привидениях.
– Я так и не мог разобраться: а было ли в самом деле какое-то привидение? – произнёс Хью. – На днях мне пришлось просмотреть кучу старых, заплесневевших от времени бумаг; и я разузнал некоторые сведения о человеке, жившем в той комнате. Как вы, надеюсь, понимаете, начало его жизни не имеет никакого отношения к привидениям.
– В таком случае расскажи нам и постарайся, пожалуйста, чтобы это было интересно, – попросила я, прижавшись к стене и сладко поёживаясь в ожидании какой-нибудь восхитительной жуткой истории.
– Итак, было это во время правления королевы Елизаветы. Пагонели в ту пору – как вы догадываетесь, другая ветвь рода – имели несчастье быть католиками. В правление Марии Стюарт они были в фаворе, но по восшествии на трон её сестры оказались в весьма неловком положении. Семья состояла из двух братьев – Ральфа, владельца Эрнсклифа, и Джеффри. Полагаю, Джеффри был не вполне доволен своею участью – он безвыездно жил в замке, занимаясь тем, чем не стал бы заниматься никто другой, как, впрочем, жили многие младшие братья в те времена. Но вот между ними произошла ссора. Оба влюбились в красавицу-кузину Беатрикс Пагонель, которая росла и воспитывалась вместе с ними.
– И кого же она предпочла?
– Будучи хорошо воспитанной девушкой, она предпочла старшего брата. И я нисколько не удивляюсь её выбору. Судя по фамильным портретам, Ральф во всём превосходил своего брата. Вон там висит его портрет. Сейчас, правда, темно, ничего не видно, но ты помнишь, какое красивое, благородное у него лицо.
– На твоём месте я бы так не превозносила его, – с улыбкой заметила Беатрис, – ведь это сущая копия твоего лица.
– Приятно слышать, что у меня такая счастливая наружность. Остаётся только надеяться, что мне не отрубят голову, как моему предку.
– Отрубят голову? Его казнили? А что он сделал?
– Сейчас узнаете. Пагонели были преданы своей вере, даже когда времена изменились. Впрочем, в замке всё оставалось по-прежнему, разве что ненадолго исчез старый капеллан. Исчез и возвратился под видом секретаря и управляющего. Довольно прозрачная уловка, я бы сказал, но, по-видимому, никто не желал зла Пагонелям. Итак, продолжаю. Легенда гласит, что где-то в лабиринтах замка было потайное место, столь искусно сокрытое от посторонних глаз, что человеку несведущему найти его было невозможно. По традиции о нём знал лишь владелец замка и одно из его доверенных лиц. Говорят, что даже политических и религиозных беженцев, которых там иногда укрывали, проводили туда, а затем выводили с завязанными глазами – столь ревностно Пагонели оберегали свою тайну. Ральф Пагонель доверился своему брату Джеффри. Полагаясь на надёжность потайного укрытия, куда за считаные мгновения можно было спрятать старого капеллана и церковную утварь, они справляли католические обряды гораздо безбоязненнее, чем прочие их единоверцы в славные годы правления королевы Елизаветы. Наконец спустя несколько лет после женитьбы Ральфа холодность, с какою братья относились друг к другу, переросла в откровенный разлад. Ральф Пагонель указал Джеффри на дверь, во гневе наговорив весьма нелицеприятных слов, которых Джеффри, несомненно, заслуживал, и тот ушёл, поклявшись отомстить брату.