Убийца наваждений

Орлов Антон

Сознавая, что его снова обвели вокруг пальца, он направился к трамвайному мосту.

Он познакомился с Соймелой Тейлари четыре года назад и пропал с первого взгляда. В нее кто только ни влюблялся с первого взгляда. Если имена этих несчастных переписать столбцом на шелковом свитке, как делали прекрасные принцессы в старинной любовной рамге, свиток в свернутом виде получился бы такой, что не во всякий футляр поместится.

Возможно, Соймела могла бы стать мастером иллюзий. Ее способности в этой области были не настолько велики, чтобы творить из ничего временные подобия предметов – это неплохо получалось у Иноры, та украсила гостиную Темре белым подснежником в сверкающей хрустальной вазе, и это чудо простояло почти сутки, –

но уж рамгу-то создать ей было вполне по силам.

Пожалуй, для всех было бы куда спокойнее, если бы Сой увлеклась сочинением рамги, но она несколько раз начинала, а потом забрасывала: неинтересно. Ей хотелось изысканных и рискованных романтических приключений на самом деле, и, общаясь со своими настоящими поклонниками, которые, чего уж там, по всем статьям уступали вымышленным, она мечтала о том, что могло бы с ней произойти, будь окружающая действительность ярче и ядовитее – как в рамге.

Нечего удивляться тому, что в один прекрасный день ей понадобилась помощь убийцы наваждений. В Гильдию позвонили перепуганные родители: «Нашу дочь утащил морочан!» Темре, в ту пору начинающий убийца, как раз оказался свободен, его и послали на вызов. Сой он спас, брутального пришельца из ее грез развоплотил, а на другой день отправился туда снова, как будто его приворожили.

Родственникам, которые после смерти отца пытались его опекать и уже присмотрели для него в гронсийских кварталах несколько невест на выбор, Темре заявил, что сам разберется, что ему делать. Помогать клану Гартонгафи материально он не отказывается, но вмешательства в свою жизнь не потерпит. С тех пор к нему и пристало позорное прозвище очужевца.

Чета Тейлари, государственный чиновник на невысокой должности и его супруга-домохозяйка, к решению дочери выйти замуж за Темре отнеслись почти с облегчением. Пусть он гронси, зато по разговору и манерам приличный молодой человек и в гронсийском муравейнике не живет – снимает квартиру на улице Глиняных Уток, это место с хорошей репутацией. Вдобавок он убийца наваждений – то есть неплохо зарабатывает, для господина Тейлари это был несомненный плюс: дочка теперь будет просить денег не у папы, а у мужа. Сой водилась с лонварской богемой, и родители опасались, что она свяжется с каким-нибудь непризнанным художником или поэтом без гроша в кармане, да еще приведет его жить к ним домой, однако же вон как хорошо все устроилось!

Увы, устроилось оно ненадолго. Темре и Соймела, не захотевшая сменить венгоскую фамилию Тейлари на гронсийское родовое имя Гартонгафи, прожили в браке год, а потом по обоюдному согласию развелись. Морочаны из ее воздушных замков – это еще куда ни шло, это скорее «несчастный случай», чем «супружеская измена», к тому же Темре всякий раз оперативно уничтожал очередное любвеобильное наваждение. Другое дело – ее постоянные интрижки с представителями богемы и не только. Не мог же он убивать людей. Убийца мороков и просто убийца – это несопоставимые категории.

Случалось, Темре оскорблял действием ее удачливых воздыхателей, а некоторых, особо наглых, жестоко избивал, не ограничиваясь щадящими оплеухами. Его за это штрафовали на крупные суммы, не сажая за решетку единственно потому, что в Лонваре каждый представитель его профессии на счету. Побитые любовники исчезали, но им на смену приходили новые. С парнями из числа своих родственников он в ту пору тоже то и дело дрался, поскольку те при каждой встрече норовили высказаться о его женитьбе и о Сой с точки зрения гронсийских патриархальных ценностей.

Измученные бесконечным выяснением отношений, они расстались, но вскоре оказалось – не то чтобы насовсем.

Соймела не любила рвать отношения бесповоротно и старалась не отпускать своих мужчин, да к тому же за год брака она привыкла к обеспеченной жизни. Темре снял для нее квартиру в богемном квартале и согласился на алименты, но она

все равно время от времени оказывалась на мели. При всей ее стервозности по отношению к поклонникам Сой был не чужд альтруизм, и она запросто могла дать денег нищему художнику, или музыканту, оставшемуся без работы, или старой актрисе, когда-то известной, а теперь всеми забытой и перебивающейся на крохотную пенсию. Зная о том, что она охотно выручает других, Темре скрепя сердце выручал ее, пусть даже после этого самому приходилось экономить до следующего гонорара.

Порой ему приходилось спасать бывшую жену от очередного выходца из девичьих фантазий. Кто-нибудь из ее богемных приятелей звонил посреди ночи и сообщал трагическим голосом: «Госпожу Соймелу опять украл морочан!» Это неизменное опять в конце концов начало вызывать у Темре непроизвольную кривую ухмылку.

Вдобавок их с Сой по-прежнему влекло друг к другу. Не любовь, потому что любовь давно перегорела и закончилась, а в чистом виде телесное желание, но ведь оно от этого не становилось менее сильным… По крайней мере, у Темре. Впрочем, у Сой, если ей верить, тоже.

Вот такие странные отношения связывали их на протяжении трех лет после развода, и конца этому не было видно.

Терзавшая Темре ревность притупилась, и временами он забывал о ней, но нельзя сказать, чтобы она исчезла насовсем. Когда он однажды, вернувшись домой, застал в гостиной полураздетую Соймелу в компании Клесто, его первым желанием было прибить обоих.

Этот ошеломивший его инцидент, смахивающий на сценку из пошлого театрального фарса, случился зимой. Надо сказать, зимой Смеющийся Ловец выглядел на редкость эффектно: его кожа, летом и осенью смуглая, после первого снега становилась фарфорово-белой, а глаза и волосы сохраняли все ту же черноту, полную переливчатого блеска. Лиственный осенний наряд сменяло нечто морозно-парчовое, как будто сотканное из снежинок и ледяных узоров, даже сапоги были по-королевски белые, да в придачу их украшали серебристые цепочки. В его перстнях и ожерельях сверкали алмазы и кусочки хрусталя, таинственно светился лунный камень, а на концах длинных косичек висели заиндевелые зимние ягоды, роскошные дымчатые перья, серебряные монеты, грозди граненых льдистых бусин, играющих разноцветными искрами.

Еще бы все это не очаровало Соймелу! А Птичий Пастух, пусть он и был бессмертным и у него, по слухам, была такая же бессмертная свита сплошь из прекрасных юношей и девушек, тоже не устоял перед ее очарованием.

В квартиру он просочился вместе со сквозняком. Дом старый, в окнах полно щелок – все не заклеишь, к тому же от Смеющегося Ловца их надо заклеивать особыми бумажными полосками с заклинаниями, которые достаточно сильны для того, чтобы тот не смог расплести их даже с помощью своей флейты. Темре не собирался с этим возиться. Заглянет в его отсутствие – ну и ладно, краб ошпаренный ему в помощь. С тех пор как они заключили мир, Клесто вел себя в гостях образцово и хозяйского имущества больше не портил. Кто же знал, что в один прекрасный день на него нарвется Сой?

Увидев свет в окнах, она решила, что Темре дома, а Смеющийся Ловец, услышав звонок, открыл ей. «Сторож» помешать им не смог, он сидел на замочной скважине и никого не пускал снаружи: раз его не потревожили ключом или отмычкой – значит, все в порядке.

Соймела ненамного опередила хозяина квартиры, и тот едва не застукал незваных гостей в самый интересный момент. Клесто достаточно было шевельнуть бровью, чтобы одежда оказалась на нем, и в ту секунду, когда Темре появился на пороге, он уже выглядел вполне пристойно, словно ничего такого здесь не произошло. Зато Сой, покрасневшая, растрепанная, запуталась в своих нижних кружевных тряпках и не успела надеть ни тавлани из серой шерстяной ткани, с модно зауженными книзу штанинами, ни сплетенную из шнурков ажурную сарпу, которую носят поверх тавлани.