Убийца по имени Ной
Шрифт:
— Конечно, побудь! Садись вот рядом…
— Нет! — отпрыгнула Мина. — Разве ты не знаешь, что я продажная?
— Не знаю, садись. Что тут у нас? — вопросил Виктор и вывернул содержимое пакета на землю. — Консервы, еще консервы, джем. Как же открыть все это? Ножа нет?
Она достала из-за пазухи открывалку. Виктор ловко открыл банки: рыба, оливки, паштет.
— Я пойду, — с невыразимой тоской сказала сестра Мина.
— Давай пообедаем, я столько не съем! — потянул ее за руку Виктор.
— Нет! — заверещала она и отбежала на край поляны.
Виктор несколько раз предлагал ей поесть,
— Мина, тут вот оливки остались, — как можно мягче сказал Виктор, но она закричала:
— Не подходи!
— Возьми хоть хлеба…
Она доела и запустила банку в его сторону, сама растянулась на пустой простыне и затихла.
— Мина, Мина! — позвал Виктор. — Как хоть тебя звать?
Она не отвечала. Виктор встал и осторожно направился к ней.
— Теперь он убьет меня, — приподнялась и она. — Слышишь, он убьет меня! Не подходи, ты хоть не подходи! — закричала она в отчаянии. — Попробуй скажи ему — он тут же меня прибьет.
Ее начинала бить мелкая дрожь.
— Кто убьет? Никто не убьет… Что ты такого сделала?
— Я съела священный обед. Нам запрещено есть… Только хлеб.
— Почему же запрещено? — подбирался к ней Виктор. — Когда спустишься на землю, будешь снова все есть.
— Нет! — заорала она. — Не спущусь! Не буду! Ничего не буду!
И у нее началась истерика. Мина билась головой о землю, рвала простыню в исступлении, по-звериному завывала…
Виктор от неожиданности растерялся: как в такой ситуации действовать — он не знал. Но Мина расходилась все сильнее и сильнее. От ее криков, казалось, мертвые встанут, а уж из лагеря прибегут — точно. Докажи потом, что это не ты довел ее до истерики. Эта мысль и заставила Виктора действовать решительно. Он упал на нее всем телом, заломил назад руки, прижал своей ногой ее ноги. Она вырывалась, но силы все же были на его стороне. Через некоторое время конвульсии прекратились, но она еще вскрикивала, стонала, смотрела на него безумными глазами.
— Мина, Миночка, ну что с тобой, успокойся! Успокойся и никого не бойся, — стал уговаривать Виктор. — Я с тобой, с тобой, успокойся… Ну что же это с тобой такое случилось? Мы же с Богом, мы совсем близко от Бога…
Мина затихла.
— Не говори ему, что я ела, — всхлипнула она. — Тяжело как…
Виктор не понял, что она имеет в виду. Может, ей тяжело оттого, что он придавил ее собой? Он отвалился, и Мина снова забеспокоилась, зашевелилась.
— Никому я ничего не скажу, успокойся, — сказал Виктор и обнял Мину как маленькую девочку, крепко прижал ее к себе. — Тебе сколько лет-то?
— Пятнадцать… будет. Или уже есть, я не знаю, — жалобно сказала она.
— Пятнадцать? — удивился Виктор и внимательно всмотрелся в черты ее лица. — Неужели?.. Я думал, тридцать. Почему же ты так старо выглядишь? Что ты сделала с собой? Глаза — ну-ка? Правда, молодые. Почему ты такая? —
— Это за грехи мои. Я продажная. Я за деньги знаешь что могу сделать? — всхлипнула она. — Брат Ной сказал, что я не спасусь. И я все время хочу есть. Видишь, какая я стала худая, а была пятьдесят второго размера. Не спасусь я. Я уже не могу работать, потому что нет сил. Но мне уже все равно…
— Что ты! — поцеловал ее давно не мытые волосы Виктор. — Я скажу ему — почему же он не видит…
— Он все видит. Это ты ничего не видишь! Беги отсюда! — зарыдала она. — Беги! Ты слышишь меня? Я тебе правду говорю.
— Ну, успокойся, успокойся… Зачем же мне бежать, мне тут нравится. Почему ты не бежишь? — заинтересованно спросил Виктор. — Может, ты специально меня подговариваешь, может, ты предательница? Отвечай!
Он с силой схватил ее за плечи.
— Мне некуда бежать, — спокойно, удивительно спокойно после такой сильной истерики, сказала Мина. — Да и незачем. Это ты предатель. Ты теперь все расскажешь ему.
— Слушай! — вдруг разъярился Виктор. — Пошла вон отсюда! Истеричка! Давай поднимайся и улепетывай!
Она бессильно поднялась, постояла, покачиваясь в своих грязнущих джинсах, и пошла прочь.
— Меня зовут Нина, а мина — это старинная серебряная монета. А ты — дурак, — утомленно проговорила она, оглянувшись.
— Больше не подходи ко мне! Мерзавка! — крикнул Виктор ей вдогонку.
«Бедный Ной! — откуда ни возьмись, явилась ему мысль. — С кем ему приходится иметь дело! Действительно, как грешны люди, насколько больны и совершенно не могут себя вести. А ведь всех их нужно спасать…»
Виктор с рвением взялся за работу — после сытного обеда и небольшой разрядки. Стра-дать-лег-ко-спа-сать-ся-тяж-ко.
II
Поздно вечером, когда все собрались в лагере, ход событий был нарушен непротокольным отступлением. Во время общего моления вокруг скинии, ближе к концу, Мина вдруг повалилась с коленей на землю и стала биться в истерике. Никто не обращал на это внимания до тех пор, пока Мина не поднялась с земли. С воплями и безумными криками она стала бегать вокруг скинии, натыкаясь на братьев и сестер, падала, вставала, кружилась на одном месте… Потом вдруг вбежала внутрь шатра-скинии и там, видимо, набросилась на Ноя. Некоторое время оттуда неслись звуки борьбы, и наконец Ной выволок Мину наружу, держа за длинные волосы. Силою он посадил ее на землю, запрокинув голову вверх так сильно, что едва не свернул ей шею.
Ной с трудом сдерживал ярость. Он некоторое время ничего не говорил, чтобы не обнаружить этого. Все замерли…
— Это моль, это едкая моль… — Голос его дрожал, и Ной дал себе еще времени, чтобы успокоиться. — Это ничтожное и разрушительно действующее насекомое… Вот во что превратилась наша непослушная сестра Мина. «Если ты обличениями будешь наказывать человека за преступления, то рассыплется, как от моли, краса его» — так сказано в Библии. Там же жизнь нечестивого человека сравнивается с одеждою, изъеденною молью. Если мы и дальше будем терпеть безумие и грехи сестры Мины, она изъест до ветхости все наше тело, расстроит все наши планы. Ее грехи вопиют к небу об отмщении! — говорил, как оракул, Ной.