Убийца поневоле
Шрифт:
«Эпидерсия – это что-то вроде непонятной истории», – быстро перевела про себя Настя.
– Опишите мне круг общения этих челноков, – попросила она.
– Круг весьма широкий, весьма, – почему-то хмыкнул Бокр, продолжая размеренное движение по комнате от окна к двери. – Но однообразный. Челночно-торговая публика, турагентства, где они приобретают билеты на самолет, аэропорт Шереметьево, рынки Коньково, Петровско-Разумовский, Лужники, комплекс ЦСКА, рестораны. Каждый из троих за время наблюдения побывал в контакте с сотней человек. Но из всех этих людей ни один в глаза не бросился, ни один не показался нам выпадающим из этого круга.
– Это плохо, – помрачнела Настя. –
– Разумеется. Я еще привез вам видеокассеты, чтобы вы сами посмотрели. Мы ведь могли и упустить что-то.
– У меня нет видеоприставки, – вздохнула она.
– У вас нет приставки?! – Бокр даже задохнулся от изумления. – Ну, это полный пердимонокль! Как же вы живете?
«Пердимонокль – слово для обозначения сильных эмоций. Надо будет запомнить. В самом деле, как я живу? Так вот и живу, на милицейскую зарплату по-другому и не проживешь. Знал бы он, что у меня и компьютера своего нет, этот – Лешкин».
– Я привезу вам приставку, это не вопрос. Какие будут задания?
– Мне нужно узнать об этих троих как можно больше. Я жду ваших сообщений ежедневно. У вас много техники?
– Достаточно, – тонко улыбнулся Бокр.
– Какая именно?
– Любая, – спокойно ответил он. – Пусть вас это не беспокоит. У нас будет любая техника, которая нам понадобится, чтобы получить ту информацию, которую вы ждете. Но есть одна тонкость.
– Какая? – нахмурилась Настя.
– Дядя Толя предупредил нас, что вы очень трепетно относитесь к вопросам законности.
– Дядя Толя? Кто это?
– Старков Анатолий Владимирович. Помните такого?
Старков был начальником разведки у Эдуарда Петровича Денисова. Год назад, во время пребывания в Городе, Настя хорошо узнала его. Старков был ей симпатичен. Тогда же, год назад, она узнала, что приближенные называют Эдуарда Петровича Эдом Бургундским, однако о том, что Старкова называют дядей Толей, она слышала впервые.
– И что же сказал вам Старков?
– Что мы должны непременно получать у вас разрешение на те или иные действия, потому что, если мы сделаем что-то, что вам не понравится, вы можете сильно разгневаться. Дядя Толя сказал, что в гневе вы страшны.
И снова Бокр, запрокинув голову, зашелся хохотом, закатывая глаза и постанывая. Настя расхохоталась вместе с ним.
– Анатолий Владимирович большой шутник, – заметила она, вытирая выступившие от смеха слезы. – Но в главном он прав. Я хочу, чтобы вы понимали, что делаете. Я веду частное расследование в отношении обстоятельств, которые сама пока плохо понимаю. Ко мне обратился мой брат Александр с просьбой проверить его девушку, поведение которой кажется ему подозрительным. Мне, как оперативнику, девушка не особенно понравилась, но сама она утверждает, что за ней следят. Я пытаюсь выяснить, что же происходит на самом деле. Официальные органы не имеют к моему расследованию никакого отношения, потому что пока во всем этом нет никакого криминала. Мой начальник в курсе, что я пользуюсь вашей помощью, так что ничего незаконного я не делаю. Это первое. При выполнении моих заданий вы можете использовать любые приемы, какие сочтете нужными, за исключением таких, которые могут нанести вред здоровью, не говоря уже о жизни. Проще говоря, бить нельзя, пользоваться оружием и химпрепаратами тоже нельзя. Это второе.
– А врать можно? – серьезно спросил Бокр.
– Врать можно. Это без ограничений. Внедряйтесь в среду, делайте оперативные установки, используйте технику, но дайте мне полную картину жизни и связей этой троицы.
Бокр как-то смешно подергал кончиком носа.
– По-моему, ваш повар передержал
– Нет, – призналась Настя, которая во время разговора с Бокром вообще забыла и о Леше, и об ужине.
– Сначала запах был правильный, я уж хотел было выразить свое восхищение, сейчас мало кто специально делает соусы к мясу и рыбе. А теперь вот чувствую, запах слегка изменился. Так бывает, когда передержишь соус на огне. Я сейчас уеду, Анастасия Павловна, и вернусь с видеоприставкой.
Закрыв за Бокром дверь, Настя заглянула на кухню.
– Лешик, а что ты делаешь? – спросила она, виновато заглядывая ему в глаза. Ну куда это годится, в самом деле: держит мужика на кухне голодным, а сама лясы точит с каким-то уркой-эрудитом.
– Мясо с курагой, – деловито ответил Чистяков, переливая что-то вкусно пахнущее из сковороды в жаростойкую миску. – Ты освободилась?
– Ага. Давай быстрей ужинать, слюнки текут.
– Где твой гость?
– Уехал за видеоприставкой, – сообщила Настя, доставая тарелки и приборы.
– За чем? – не понял Леша.
– За видеоприставкой. Они сняли интересующих меня людей видеокамерой, я хочу посмотреть.
– Странный он какой-то, – заметил Леша, раскладывая по тарелкам дымящийся картофель и издающее умопомрачительный аромат мясо.
– Почему странный?
– Ну, – он помялся, – на работника милиции не похож. И смеется как-то придурковато.
– Так он и не работник милиции.
Настя спокойно принялась за еду.
– А кто же он? – допытывался дотошный профессор Чистяков.
– Урка, – коротко ответила она, подцепив вилкой кусочек маринованного огурца и отправляя его в рот.
– Кто?! – Леша поперхнулся и закашлялся.
– Урка, – повторила она невозмутимо. – Уголовник. Преступник, одним словом.
– И ты с ним вместе весело хохотала? – с ужасом спросил Чистяков.
– А что я должна была делать с ним вместе? Плакать? Спать? Лешенька, миленький, забудь ты эти книжные глупости. Жизнь устроена так, как она устроена, и признак здоровой психики и развитого интеллекта – это умение приспособиться к тому, как жизнь устроена, адаптироваться. Понимаешь? А устроена она вовсе не так, как написано в книжках и показано в кино. Нет абсолютно плохих людей, как нет и абсолютно хороших, потому что нет абсолютного зла и абсолютного добра. Ну нет их, и все тут. Нужно уметь с этим считаться.
– Но какое это имеет отношение к тому, что ты приглашаешь в дом уголовника и веселишься в его компании? Это же уголовник, преступник. Как же ты можешь?
– А почему нет? – Она пожала плечами. – Он такой же человек, как и все остальные. Пока что он не совершил ничего противозаконного, о чем я бы знала. За все то, что он натворил раньше, он уже отсидел. Пойми же, Леша, если человек совершает преступление, он должен быть разоблачен и наказан, но это совершенно не означает, что с ним при этом нельзя общаться, нельзя посмеяться над сказанной им шуткой, нельзя предложить ему выпить вместе кофе или даже присоединиться к трапезе. Ему можно оказать услугу. Можно точно так же принять услугу от него. Есть нормальные человеческие отношения, которые не должны зависеть от официальных отношений преступника с системой правосудия. Судья может сказать ему, что он виновен и заслуживает наказания, но конвоир при всем том не должен иметь права называть его сукой и сволочью. Понимаешь? Потому что лично конвоиру он ничего плохого не сделал. Он нанес ущерб конкретным людям, людей этих защищает государство и за них, хотя и от своего имени, заступается. А конвоир здесь вовсе ни при чем. Его дело – охранять, а не судить и не высказывать моральные оценки.