Убийца прячется во мне
Шрифт:
Хотя, может, я слишком старомоден, и для современной, циничной женщины проблемы нет? В конце концов, трахаться и с врагом можно, и с негодяем. Вот дружить с негодяем, пожалуй, невозможно, а совокупляться — запросто. Это ж для здоровья полезно, да и лекарства обычно горькие.
— Все, добили. Я поняла, хватит. Давайте нормально поговорим, пожалуйста.
— То есть перезагрузим транслятор, на другой язык перейдем? Извольте. О чем поговорить желаете?
— Что же мне дальше делать? Я не смогу с ним работать.
— Что ж, понимаю вас,
— Но как же так? Ведь очевидно, что он все знал.
— «Очевидно», увы, категория не юридическая, равно как и «справедливость». А по закону прижать его будет сложно. Еще раз повторяю, если с Аркадием все ясно, можно сказать, однозначно, то с Петером возможны варианты. Он признает, что в присутствии кузена позволил помечтать, мол, хорошо бы получить «нобелевку» единолично. Но мечтать — не преступление. Аркадий обещал помочь, и Петер уверяет, что понимал под этим лишь научную помощь. Ну, и так далее, в том же духе.
— Получается, он останется безнаказанным?
— Может, но не хотелось бы. Я убежден, что преступник должен понести наказание так или иначе, потому что безнаказанность развращает. Опыт показывает, что преступник, оставшийся безнаказанным, скорее всего будет снова и снова нарушать закон, плевать на мораль. Поэтому, если не получается наказать негодяя по закону, нужно найти другой вариант. Не пугайтесь, я не имею в виду ничего криминального. Но разве отлучение Петера Лемке от вашего гениального открытия не станет для него наказанием? Так почему же не поступить с ним так же, как он хотел поступить с вами?
— Понимаю. Где-то задержать.
— Зачем где-то, когда есть полиция? Он сейчас там, вот пусть подольше и остается.
— Но как этого достичь? Вы же сами сказали, что реальных улик нет. Значит, Петера допросят и выпустят.
— Вопрос, когда? Хорошо бы дело до суда довести, пусть его даже оправдают, на худой конец, добиться, чтобы с месяц у себя продержали. Давайте-ка для начала я вам все дело в деталях изложу. Слушайте внимательно, впрочем, если не все запомните, не беда, я вам полный отчет по электронной почте пришлю.
И профессор сжато, но очень точно, ничего не упуская, рассказал о плане Аркадия. О том, как тот заранее припас яд немецкого производства, очевидно, еще год назад решив отравить Леонида так, чтобы свалить убийство на Эльзу. Как, узнав о затруднительном положении, в которое попал Петр Жилин, убедил того продать свою долю не кому попало, а именно Леониду, как убедил Леонида, сыграв на тщеславии этого большого ребенка. Как расчетливо назначил такую цену, чтобы она заведомо превышала половину того, что можно выручить за квартиру.
Аркадий обнаружил тонкое знание натуры своего друга. И впрямь, Леониду в голову не пришло попытаться одолжить
Рассказал и о завещании, о том, как мы, продираясь через ложные версии, постепенно отсеивали одного подозреваемого за другим, пока не остался один Аркадий, тот самый человек, который поначалу подозрений практически не вызывал. А я, слушая профессора, думал о том, как порой случайность может привести к правильному решению. Ход был гениальным: яд в бокале, но один из присутствующих с места не вставал, к бокалу не подходил. Значит, он просто по определению не может даже примеряться на роль убийцы.
Мы могли сколько угодно выявлять родственные связи Аркадия, раскрывать его коварные планы, восстанавливать детали, все это оказалось бы бессмыслицей, оставшись не более чем играми пытливого ума, не сумей мы понять, как он совершил убийство, которого совершить не мог. А мы бы нипочем не догадались, не разболись у меня зуб. Иван Макарович не догадался бы, потому что к услугам стоматолога прибегать ему не приходилось, а догадаться о чем-то или что-то вспомнить можно только тогда, когда знаешь или знал, но забыл.
Я соответствующий опыт имею, но вполне мог и не вспомнить о том, как нерв удаляют, и как потом канал пломбируют, если бы не зубная боль. Я-то как раз и не вспомнил, что меня довольно сильно угнетало, а профессор сопоставил разрозненные куски информации. Я рассказывал ему технологию стоматологического процесса, и в голове ничто не щелкнуло, а он сразу аналогию углядел. Из чего следовало, что до толкового сыщика мне еще как до неба, и лучшее, на что я могу рассчитывать в агентстве, быть помощником настоящего профессионала.
Эльза между тем слушала внимательно, с неподдельным интересом. И не просто слушала, активно участвовала в беседе, задавая вопросы, проясняя непонятные детали. Бесстрастность, сухая деловитость, обсыпались с нее без следа, и я с удивлением обнаружил, что ее лицо, приобретя подвижность и живость черт, стало едва ли не привлекательным. Теперь я уже никак не мог сказать, что эта стройная, худощавая женщина мне не нравится.
— Ну, раз вам все понятно, — подытожил профессор, когда на все вопросы были даны ответы, — осталось обсудить, что делать дальше. Итак, вернувшись домой, ступайте в полицию, дайте показания, живописуя, как страдали в России от необоснованных обвинений. Напишите заявление, мол, боитесь за свою жизнь, а потому настаиваете, чтобы господина Лемке подержали в заключении хотя бы до тех пор, пока в Москве не закончится следствие по делу его сообщника.