Шрифт:
Пролог
Пугливый вскрикнул, резко подался назад и запутался в складках длинных одеяний. Наступив на подол, он потерял равновесие и упал. Крик перешел в пронзительный визг, когда он скреб ногами и руками по полу в попытке отодвинуться подальше от меня.
Громкий звук вызывал агонию, буквально убивая меня. Я корчился от нестерпимой боли в ожидании неминуемой смерти. В сознании меня удерживала боль другого рода. Она сосредоточилась в ладони, в которой я со всей силы сжимал нечто круглое и твердое. Мгновение назад я сорвал это с груди Пугливого,
Что же это?
Ладонь свело судорогой и обожигало холодом. А сквозь вопли Пугливого пробивался совсем другой звук, которого не могло быть в камере из изоляционного стекла, не пропускающего вибрацию.
Этот звук был страшней пытки и прекрасней чистейшего удовольствия.
Скорбь и радость.
Терзание и восторг.
Смерть и жизнь.
Чужая жизнь.
***
Он поправил съехавшую на глаза шляпу из соломы и с сосредоточенно принялся за сорняки. Он ретиво полол и копал, несмотря на палящее солнце и невыносимую жару, распугавшую даже насекомых. Он знал, что Волат будет доволен опрятным и совершенным клумбам у своего дома. Мысли о брате вызвали улыбку.
Вечером он собрал инструменты, вернулся в рабочую хижину, наспех поел и лег спать, чтобы с самого утра снова приступить к работе. День за днем, цикл за циклом.
Он скрупулёзно следил за порядком в саду и задерживался до самого вечера, рассчитывая на случайную встречу и какой-то знак внимания. Раньше Волат изредка удостаивал его недовольным взглядом или мимолетным жестом, отсылая прочь или указывая на плохо сделанную работу.
И это было приятно.
Он был согласен на что угодно, кроме безразличного пренебрежения, как к остальным отвергнутым. В последнее время Волат перестал его замечать, словно его больше не существовало.
И это огорчало.
Он вымещал злобу, с остервенением вырывая молодые ростки, посмевшие осквернить клумбу, как вдруг послышался легкий трепещущий отзвук.
Это не ветер в зарослях тростника и не пение птиц. Что это? Стон?
Вот снова! Только в этот раз громче, ярче. Неистово.
Он выронил растение и задрожал всем телом, оглядываясь в поисках источника этого дивного ни на что не похожего звука.
Тон сменился. Низкий и протяжный, как звериный вой, но не имеющий с ним ничего общего.
Он бесшумно ступал по земле, медленно приближаясь к дому Волата. В груди что-то так мучительно сжалось, что невозможно было сделать вдох.
Один звук плавно сменял другой, заполняя всю площадку перед беседкой. Переборы поднимались до вершин, замирая на самом пике, а потом
В центре беседки покачивалась седьмая женка брата, и эта небывалая благодать разливалась от нее.
Немыслимая магия!
Еще никогда он не внимал столь всеобъемлющему и неудержимому потоку. Сбитый с толку, он летел, растворяясь в этой сверхсиле без остатка. Его трясло вместе с невесомой вибрацией на акцентах и в конце длинных протяжных звуков, исходивших от девушки.
Отступник, позабывший все, кроме желания усердно трудиться, остро ощутил, как его сердце бьется в ритме со всем миром. Жгучие слезы бежали вниз, а глаза сами собой закрылись. В этот миг все перевернулось, вдохнув в него жизнь заново. Не в силах совладать с собственным телом, он опустился на землю и прикоснулся к ней ладонями в поисках поддержки и опоры.
Заметив движение, девушка испугалась и замолчала. Она резким движением схватила со скамейки вуаль, чтобы прикрыть лицо, но отложила ее обратно, сообразив, что перед ней всего лишь отвергнутый.
— Йды вдэ, — произнесла она недовольно и повторила приказ уйти жестами, гордо вскинув голову и тряхнув бесстыдно распущенными светлыми волосами.
Он вздрогнул и, словно очнувшись от долгого сна, быстро заморгал. В одно мгновение исчезла та самая нить, указавшая путь из пустоты и призвавшая надежду.
— Пожалуйста, еще раз, — попросил он, еле вспомнив, как пользоваться собственными пальцами, и благоговейно поклонился. — Мне очень нужно…нужно…
— Кто ты? — спросила девушка и приблизилась, всматриваясь в загорелое лицо незваного слушателя.
— Отступник, госпожа. Это мой выбор и моя вина.
Он вновь ощущал себя полнейшим ничтожеством. Момент был упущен. Его переживания погасли.
— Ты не великан, — на лице девушки промелькнуло облегчение.
— Я вещь.
— Ты не чудовище. Это все, что имеет значение.
«У нее красивые глаза. Цвета неба и полны грусти», — эта мысль поразила его, и он поспешно отвернулся. Отвергнутые, тем более отсутпники, сами избравшие свою участь, не имеют права смотреть на женщин великанов.
— Имя?
— Айола. Фиолетовая.
— Я имела в виду твое имя.
— У меня его нет. Но меня иногда называют Убродом.
— Что это значит?