Убийца во мне
Шрифт:
Казалось, что впереди, там, где начинался деловой район, на нас несется целый полк машин. А потом неожиданно все эти машины слетели на обочину, как будто по улице прошел огромный плуг.
В этом районе все люди такие. Они всегда поступают так. Они никогда не сунутся в толпу, чтобы узнать, из-за чего переполох. Для этого существуют те, кому за это платят. А те, кому за это платят, делают свою работу без понуканий, спокойно и деловито. Обитатели этого района знают, что никто не будет горевать о них, если они подставят себя под пулю.
– И-и-и-и! И-и-и-и-и! И-и-и-и-и-и-и! –
– Убийство! Он убил Эми Стентон...
Впереди посередине перекрестка остановился старый маленький «родстер», и из него вылез Джефф Пламмер.
Он нырнул в машину и достал винчестер. Со стороны казалось, что он спокоен и никуда не торопится. Он привалился к крылу машины, одной ногой уперся в колесо и вскинул винтовку.
– Стоять! – крикнул он.
Больше он не кричал и сразу выстрелил, потому что бродяга направился к тротуару. Зря он это сделал – любой знал, что последует за «Стоять!».
Бродяга споткнулся и, повалившись, схватился за колено. Однако он все же встал. Он дергался и размахивал руками, и создавалось впечатление, будто он что-то ищет в карманах. А в такой ситуации этого делать не следует. Нельзя допускать, чтобы у кого-то даже создавалось впечатление.
Джефф выстрелил три раза, перед каждым выстрелом смещая прицел. Первый выстрел только ранил бродягу, а три следующих прикончили его. Когда он упал в грязь, от его головы почти ничего не осталось.
Я обрушился на него и начал бить, а все оттаскивали меня. Я, запинаясь, лепетал о том, как я был наверху и услышал какой-то шум, но не придал ему значения. А потом...
В четком рассказе никакой надобности не было. Все они и так поняли, как все произошло.
Через толпу протолкался врач, доктор Цвайльман. Он сделал мне укол, и меня отвели домой.
20
На следующее утро я проснулся чуть позже девяти.
От морфина слюна во рту стала клейкой, в горле пересохло – не знаю, почему он не использовал гиосцин, как все эти чертовы идиоты, – и я мог думать только о воде.
В ванной я выпил несколько стаканов подряд, и меня начало трясти. (Уверяю вас, ничегохуже морфина нет.) Вскоре меня отпустило, я выпил еще пару стаканов, и они решили остаться в желудке, а не рваться наружу. Я умылся сначала горячей водой, потом холодной и причесался.
После этого я вернулся в спальню и, сев на кровать, попытался вспомнить, кто меня раздел. И тут меня будто обухом ударили по голове. Нет, это не имело отношения к ней. Я даже не думал о том. Другое.
Почему я один? Так не должно быть. В такое время друзья должны находиться рядом. Я потерял возлюбленную, на которой собирался жениться, я прошел через страшное испытание. А они оставили меня одного. Никто не остался, чтобы утешить меня, поухаживать за мной или просто покачать головой и сказать, что такова воля Божья и что она будет счастлива на небесах. Ведь я – любой нуждается в такой заботе. Он нуждается в помощи и сочувствии. Я всегда был рядом, когда у кого-нибудь из моих друзей случалось
А людей рядом не было. Я встал и заглянул в другие спальни, чтобы убедиться в этом.
Я не собирался ничего делать с собой. Они со мной ничего не сделали, и я не буду ничего делать для них.
Я спустился вниз и... и оказалось, что на кухне все убрано. Там не было никого, кроме меня. Я начал варить кофе, и мне послышался какой-то шум на террасе, как будто кто-то кашляет. Я так обрадовался, что у меня слезы навернулись на глаза. Я выключил горелку, подошел к входной двери и открыл ее.
На ступеньках сидел Джефф Пламмер.
Он сидел боком, привалившись к столбику. Он устремил взгляд на меня, а потом, не поворачивая головы, посмотрел перед собой.
– Черт, Джефф, – сказал я. – Сколько ты здесь сидишь? Почему ты не постучал?
– Да давненько, – ответил он и, вытащив из кармана рубашки пластинку жвачки, принялся разворачивать ее. – Да, сэр, давненько.
– Проходи! Я как раз...
– Мне вроде бы больше нравится тут, – сказал он. – Воздух здесь замечательный, пахнет вкусно. Очень вкусно. Сижу и наслаждаюсь.
Он сунул жвачку в рот, сложил обертку в крохотный квадратик и опустил его в карман рубашки.
– Да, сэр, – повторил он, – очень хорошо пахнет, и это факт.
Я почувствовал себя прикованным к дверному проему. Я вынужден был стоять, ждать, наблюдать, как его челюсти разжевывают жвачку, и смотреть на него в то время, как он смотреть на меня не хотел. Не хотел, и все.
– А кто-нибудь... кто-нибудь?..
– Я сказал им, что ты еще не встал, – ответил он. – Сказал, что ты страшно расстроился из-за Боба Мейплза. В себя прийти не можешь.
– Ну я... из-за Боба?
– Застрелился вчера около полуночи. Да, сэр, старина Боб застрелился. Думаю, у него другого выхода не было. Думаю, я знаю, что он чувствовал.
Он отказывался смотреть на меня.
Я закрыл дверь.
Я привалился к ней спиной. Глаза распирало от слез, в голове стучало. Этот стук спустился от головы к сердцу... С каждым ударом в моем сознании всплывало имя... Джойс, Элмер, Джонни Папас, Эми, бр... он, Боб Мейплз... Но он же ничего не знал! Не мог знать, у него не было никаких доказательств. Он просто, как все, сделал вывод. И не пожелал ждать, когда я все объясню. А я бы с радостью все объяснил. Разве я когда-нибудь отказывался? Однако он не захотел ждать. Принял решение, не имея доказательств.
Основываясь лишь на том, что я был там, где произошли убийства, лишь на том, что я случайно оказался рядом...
Они просто не могут ничего знать, потому что я единственный, кто может рассказать – и показать, – а я никогда этого не делал.
И не сделаю, чтоб мне провалиться.
В сущности, вернее, рассуждая логически – ведь от логики никуда не денешься, – у них ничего нет.Существование и доказательство неразделимы. Нужно иметь второе, чтобы получить первое.