Убийцы для императора
Шрифт:
Было отчетливо слышно, как скрипнули в наступившей тишине зубы есаула, хотя голос его прозвучал по-прежнему ровно.
— Слыхивал про это и я, братчику. Да только не верю той молве. Вернись батько Голота на Украину — обязательно вспомнил бы и прислал весточку. Нуда ладно, хватит об этом. Лучше ответь, чью сторону решили принять запорожцы: царя или короля?
— А ничью. Сечь не воюет ни с царем, ни со шведами, а до Мазепиных козней ей тем паче нет дела.
— Мыслите отсидеться у себя на порогах? Не выйдет: российские войска уже на Украине, не сегодня-завтра там будут и шведы. Так что не минует и вас военное лихолетье.
— Сечь — не
Оглушительный стук в дверь поднял шинкаря с лавки.
— Кто там? — зябко поеживаясь, сонным голосом спросил он.
— Открывай — увидишь. И поспеши, а не то… — громким голосом ответили с улицы и подкрепили свою угрозу столь крепкими выражениями, что шинкарь тотчас сбросил с двери щеколду.
В лунном свете стоял высокий казак в запорошенном снегом кунтуше и наброшенном на голову башлыке. Одной рукой он держал под уздцы коня, в другой сжимал мушкет, прикладом которого только что колотил в дверь.
— Что пану полковнику надобно? — услужливо спросил шинкарь.
Он сразу отметил прекрасную конскую сбрую, богатую одежду незнакомца и потому решил не скупиться на чины.
— Прими коня, — вместо ответа бросил приезжий.
Протянув хозяину поводья и бесцеремонно оттолкнув его в сторону, казак прошел в избу. Когда, привязав коня и насыпав ему овса, шинкарь вернулся, незнакомец сидел уже на лавке без башлыка и кунтуша. У ног его стоял мушкет, а на столе лежали два пистолета. Проследив за тем, как хозяин запер дверь, казак скользнул взглядом по плотно занавешенному оконцу, спросил:
— Ты один?
— Нет, пан полковник. Со мной жена и двое сыночков.
— Где они?
— Спят на печке.
Встав, казак заглянул на лежанку, схватил шинкаря за шиворот, грозно посмотрел в лицо.
— По ночам к тебе кто-нибудь наведывается?
— Зачем? Господа шведы ночуют по палаткам, паны казаки и запорожцы стали на постой к вдовам и молодицам, а чужой человек наше местечко сейчас стороной обходит. Совсем торговли нет, — пожаловался на всякий случай шинкарь, опасливо косясь на длинную саблю незнакомца.
— Не скули! — оборвал его пришелец, доставая из-за пояса блеснувшую золотом монету и бросая ее хозяину. — Это за то, что я останусь у тебя до утра.
Не обращая внимания на угодливо изогнувшегося шинкаря, казак проверил щеколду, разостлал на лавке кунтуш. Прислонил рядом к стене мушкет, засунул за пояс пистолеты, поманил к себе пальцем хозяина.
— Коль не проснусь сам, буди перед вторыми петухами. Кто бы ночью ни явился — не открывай. Отвечай, что прихворнул… А если без моего спросу сам высунешь нос на улицу — голову снесу. Туши свечку…
Дождавшись, когда от двери донесся громкий раскатистый храп, шинкарь осторожно сполз со своей лавки. Стараясь шагать бесшумно, подкрался к печке, нащупал ноги старшего сына. Потянул их к себе и тотчас закрыл ладонью рот очутившегося рядом с ним на полу мальчонки.
— Тише, сыночек, тише, — зашептал он. — Ничего не говори, только слушай… — и не спуская глаз с лавки, на которой спал казак, быстро заговорил: — Сейчас залезешь на чердак, а оттуда на крышу. Спустишься на землю и скорее ищи кого-нибудь из военных. Если это будет швед, пускай ведет
— Сколько злотых ты мне за это дашь? — спокойно спросил мальчонка, все это время лениво ковырявший в носу.
Возмущенный шинкарь вздернул кверху свою бороденку, больно ухватил сына за курчавые волосы.
— Ах, негодник, на родном папике хочешь деньги делать? Да я тебя… — он замахнулся на ребенка свободной рукой, но на того это нисколько не подействовало.
— Ударишь — закричу, — невозмутимо произнес он. — А насчет денег ты сам меня учил: никому и ничего нельзя делать даром или без пользы для себя.
Умиленный шинкарь обнял сына, погладил по голове.
— Молодец, сыночек, порадовал старого папика. Правильно: вначале деньги, а потом все остальное. Так вот, если я получу свои сто злотых, то дам тебе целых пять.
— Десять, — твердо сказал мальчонка.
— Хорошо, твой папик обещает это, — важно произнес шинкарь и легонько подтолкнул сына в спину. — Лезь скорей на чердак… Да потише, чтобы не разбудить этого разбойника с ружьем.
Проследив, как сын исчез в лазе на чердак, шинкарь снова улегся на лавку и стал чутко прислушиваться ко всему, что происходило на улице и вокруг избы. Но везде царили тишина и покой. Он постепенно начал проваливаться в сон, как вдруг страшный грохот в дверь заставил его вскочить на ноги. Казак с мушкетом в руках уже стоял возле окна и, отодвинув грязную занавеску, всматривался в темноту. Чертыхнувшись, он отшатнулся в простенок, повернулся к шинкарю.
— Обложили со всех сторон. Слава Богу, что дверь хоть крепка.
Шагнув к хозяину, он ухватил его за ворот рубахи и сжал с такой силой, что у того потемнело в глазах.
— Слушай меня и запоминай все хорошенько. Сейчас я приму свой последний бой, а ты заместо меня доделаешь то, что Господь не дал свершить мне. Клянись всем для тебя святым, что исполнишь мою волю.
— Клянусь… Сделаю все, что скажешь, — с хрипом выдавил шинкарь.
— Держи… — казак сунул руку за пазуху, достал оттуда небольшой пергаментный свиток с несколькими печатями. — Спрячешь и отдашь тому, кто придет за ним. А нарушишь клятву — с того света вернусь, дабы горло тебе перегрызть.
Хозяин испуганно сунул пергамент за пазуху.
— А кому отдать свиток, пан полковник? — поинтересовался он.
— Кому писан — сам придет, — ответил казак, взводя курок мушкета. — А сейчас поспеши на печку. А также вели жинке и хлопцам не высовываться с лежанки.
Едва он договорил, как дверь под напором ломившихся с улицы людей рухнула наземь и в шинок ворвалась толпа королевских солдат. Тотчас оглушительно бухнул казачий мушкет, слились воедино выстрелы двух его пистолетов, а в следующее мгновение незнакомец с обнаженной саблей смело врезался в гущу шведов, стараясь прорубиться к зияющему проему двери. Но силы были слишком неравны, и после короткой ожесточенной схватки казак очутился в руках врагов. Командовавший шведами офицер подождал, пока скрученного веревками пленника выведут во двор. Затем окинул взглядом пятерых убитых и двух раненых своих солдат, нахмурился.