Убийцы прошлого
Шрифт:
— Ты, лживый евнух! — воскликнул Леон. — Мы слишком хорошо тебя знаем… — Что последовало вслед за этим, было предсказуемым, но неотвратимым кошмаром. Эшкол и раньше, как уже говорилось, демонстрировал склонность к ненужным убийствам, и Леон знал, что не получит пощады, в которой Эшкол столько раз уже отказал другим. Причин, чтобы убийца пощадил Леона, — таких, к примеру, как отсутствие у Эшкола оружия, укрытия или боевых преимуществ, — не было. И все же тихий звук выстрела из рейлгана швырнул меня из укрытия и заставил рвануться прочь с громким воплем.
Эшкол тревожно обернулся. Может, он решил, что я не повел бы себя так глупо, не будь у меня другого чудодейственного оружия; а может,
В руках у него был парализатор дальнего действия, наведенный на место, где лежал Эшкол. Но тот, как и в иных подобных ситуациях, в которые он не раз попадал на протяжении своей карьеры, просто исчез со своей позиции — исчез, полагаю, еще до того, как Фуше спустил курок. Внезапные неистовые крики малайзийцев (их нервы не выдержали зрелища свободно парящего в воздухе кричащего француза) свидетельствовали, что Эшкол устремился вниз на улицу по разрушенной лестнице. Однако же ни один солдат не пожелал пуститься в погоню, пока увещевания генерала Сайда не перешли в прямые угрозы.
Когда войско наконец двинулось с места, Слейтон с Ларисой бросились ко мне, но я уже ринулся к лифтовой шахте и обогнул ее.
От Леона не осталось ничего, кроме руки: вероятно, именно в ней он держал рюкзак и контейнер, судя по тому, как убийца заботился о ее сохранности. Этих предметов здесь уже не было, хотя в ту минуту это меня абсолютно не интересовало. Я упал на колени и, вконец измотанный горем, тихо засмеялся сквозь слезы: средний палец мертвой руки Леона был поднят, как и в тот миг, когда наш друг встретил смерть. Чуть погодя Лариса обняла меня, попыталась поднять и отвести к корабельному люку; но в своей скорби я не желал покидать этого места. С улицы по нам принялись палить войска, а «трутни» направились к открытому люку, намереваясь изучить его, чтобы их операторы могли решить, атаковать или нет, а я все не уходил, пока вдруг не понял, что же, во имя Господа, нужно сделать с рукой Тарбелла.
Мне вдруг пришло в голову, что Леону пришелся бы по душе устрашающий эффект, который может произвести этот одинокий, зловещий остаток его земного существования, если кинуть его сверху на толпу. Может, эта шутка покажется отвратительной, богомерзкой и даже нелепой, если вырвать ее из контекста; но, окруженный противоестественным, безумным насилием, я счел эту мысль вполне уместной.
Пинком ноги я отправил вниз останки необычного маленького человека, ставшего моим настоящим другом с минуты прибытия на корабль Малкольма, — отправил, чтобы помочь ему сыграть последнюю шутку над миром.
Глава 39
Я мало что могу рассказать о нашем бегстве и о том, как мы удалялись на безопасное расстояние. Шок притупил мои чувства. Мы вернулись на борт, и задраенный люк вместе с реактивацией полной голографической проекции вокруг корабля отбросили «трутней», так что мы смогли без приключений долететь до побережья и нырнуть в Малаккский пролив. Но факт оставался фактом: четверо из нас были замечены и, без сомнения, опознаны. Плохо было уже одно то, что спутник засек Слейтона; но, опознав Ларису, наши противники станут задавать неудобные вопросы о Малкольме и, возможно, об острове Сент-Кильда, так как с неизбежностью обнаружится, что им владеет все тот же Малкольм.
Мы настроили все корабельные системы на отслеживание передвижений морского и воздушного транспорта, гражданского и военного. Мы перехватывали частные разговоры по сотовым телефонам, электронную почту, закрытые сайты Интернета, даже радиопередатчики небольших коммерческих рыболовных судов. Эшкол мог быть где угодно в Малайзии, но раз он здесь, то неизбежно проявит себя, тронувшись с места, чтобы покинуть страну, и Малкольм желал, чтобы мы ни на миг не упускали его из виду.
Поначалу я участвовал в этом, не особо вникая и скрепя сердцем. Обстоятельства смерти Тарбелла, как и смерть Макса, обнажили ту сторону поведения человека, дурнее которой я не встречал даже за все годы изучения привычек преступников. Но если смерть Макса побудила меня к поиску ее объяснения и к мести тем, кто грубо злоупотребляет властью, то судьба Леона подтвердила давнюю догадку о том, что участие в играх с подобными ставками, даже продиктованное лучшими намерениями, не просто навлекает гибель, но и развращает. А если вкратце, трагические события, что мы сейчас переживали, порождены коллективными желаниями, владевшими всеми игроками, вожделевшими торжества собственных принципов, а не одним лишь Довом Эшколом.
— Так что ты сказал, Гидеон? — спросила Лариса в постели, в моей каюте, после двенадцати часов относительно молчаливого дежурства в башне. — Что мы ничуть не лучше Эшкола?
— Нет, — сказал я, пораженный некорректностью упрощения. — Но ты не можешь отрицать, что если бы мы не влезли во все это, то его бы тихо замучили в кегельбане Сайда. А что, если Малкольм не ухватился бы за дело с фотографиями Сталина? Эшкол просто продолжал бы делать то, что делают сотни агентов разведки каждый день. И не было бы никакого кризиса.
Лариса села.
— Я никогда не видела особого проку в "что было бы, если бы", — твердо произнесла она — Понятие добродетели в подобных ситуациях весьма относительно, как и во всех случаях, когда решаются вопросы власти и силы. И, выражаясь относительно, я хочу сказать, что во всей этой заварухе мы единственные, кто хотя бы пытается делать что-то хорошее.
Я уставился в потолок.
— Как там было в том изречении — весь вред в мире от добрых людей?
Лариса рассердилась еще пуще. Возможно, думал я, в глубине души она со мной согласна.
— Чтобы верно понимать такие изречения, важно знать, кто их автор.
— Кажется, это был Генри Адамс, [10] — ответил я, — кто, как известно, всю свою жизнь оставался лишь наблюдателем властных игр. В отличие от своих предков.
— Точно, — Лариса снова прилегла, изо всех сил пытаясь задуть искру непонимания между нами. — Дело не в том, что Леон погиб, Гидеон, а в том, что на его месте мог оказаться любой. — Она ласково улыбнулась. — Смерть его была так схожа с прочими. Конечно, так типично…
10
Генри Брукс Адамс (1838–1918) — американский писатель, историк, Исследователь средневековой Франции и современной ему истории США. Наиболее известная книга — автобиография "Воспитание Генри Адамса" (1907, рус. изд. — 1988), культурологическое осмысление вступления Америки в XX в. В семье Адамса было двое президентов — прадед Джон Адамс, второй президент США, и дед Джон Куинси Адамс, шестой президент.