Убийцы Российской Империи. Тайные пружины революции 1917
Шрифт:
— Абсурд! Трижды абсурд!.. Ведь есть же улики… Челюсть… Отрубленный палец…
— Да, они есть. Но их можно считать уликами как против одной, так и другой сторон. Они могли использоваться для отвода глаз, для увода следствия от истинной версии. Разве подобные улики добыть в то время было так уж тяжело? Трупов хватало. Вот, скажем, в протоколе вскрытия захоронения с «нечистой силой», пригвожденной к небытию колом, у трупа юноши
— Но Голощекин… Ведь так и не дан ответ, почему он признал за большевиками расстрел царской семьи?
— Он так не заявлял. Он признавался в расстреле одного царя. О такой же участи и семьи различные толки и сообщения появились позже. Уверен — без эсеров здесь не обошлось. А Голощекин что — позер, демагог. И наказания из Москвы за самоуправство он все-таки опасался. Ведь именно екатеринбуржцы, по его наущению, помешали Яковлеву увезти царскую семью. Выходит, взяли на себя единоличную ответственность за ее сохранение. И тут вдруг — она исчезает. Признаться в этом, значит, дать монархистам надежду, ну а Москве — подозрение в причастности к «похищению». Правда, у екатеринбуржцев позже появилось веское оправдание в отношении столкновений с Яковлевым, после того как последний, прихватив некоторые ценные документы, перебежал к врагу. Соколов по этому поводу в своей книге пишет так: «Яковлев был у большевиков их политическим комиссаром на Уфимском фронте. Осенью-зимой 1918 года он обратился к чешскому генералу Шениху и просил принять его в ряды белых войск. Он указывал, что это он именно увозил Государя из Тобольска». Именно поэтому, как с важным свидетелем, знавшим суть дела, белочехи «с ним поступили неразумно», как пишет Соколов, уточняя затем, что Яковлева расстреляли. Соколов «очень торопился»
Но предательство эсера Яковлева обнаружилось значительно позже. Голощекину и К0 осталось взять на себя из двух зол меньшее, как, возможно, им показалось. Они объявили о расстреле царя и спасении семьи. Позже эсеры и монархисты усугубили и дополнили эту версию, которая обрастает фактическими деталями и нелепыми сведениями, как снежный ком, до сих пор.
— Где же царь? Где его семья?
— Не знаю. Может, затерялся их след в тайном схроне до ожидания лучших времен. Может, тогда же их лишили жизни потенциальные соперники на будущий престол (разве такой уж редкий случай в царской династической истории?), хотя не исключено, что имела место и трагедия в доме Ипатьева, но, по всей видимости, не так, как об этом Соколов по секрету рассказал всему свету.
А разве не заслуживает внимания высказанная версия Льва Толстого в отношении несостоявшейся смерти одной из некогда царствующих особ? В гроб положили труп двойника царя, а сам царь, мучаясь причастностью к смерти близких и далеких подданных, ушел в скитания, замаливать грехи. Как знать, возможно, и брел по дорогам Гражданской войны еще один великий грешник, решивший избавить Россию от собственной головной боли, взявший некогда на себя тяжелую и незаконную ношу «помазанника божия», а теперь пытающийся избавиться от нее, точнее, от вины перед людьми за то, что пытался решать все и за бога и за народ. Как знать, не закончил ли свой тяжкий и трагический путь очистительным хождением в народ бывший государь-император Николай II?
Не знаю я всего этого. В одном лишь уверен: трагедия Николая II — это трагедия и всех нас, втянутых с детских пеленок в борьбу за власть. Одни втянулись в эту борьбу ради того, чтобы управлять и повелевать. Другие — чтобы исполнять и подчиняться. Первые для себя. Вторые для других. Но все в этой тяжбе и междоусобице изначально и вечно несчастны. Уверен также в том, что когда жажда власти, как самое страшное зло, погибнет — на земле, в том числе и на Руси, настанут мир и спокойствие.