Убийственно прекрасная
Шрифт:
— Восемнадцать, — привычно солгала она. — А тебе?
— Девятнадцать.
— Значит, ты уже закончил школу?
— Да. А ты?
— Конечно, — снова соврала Макс, не испытывая ни малейших угрызений совести. Она как раз разглядывала мужественную ямочку у Туза на подбородке, гадая, каково было бы его поцеловать.
— А где ты живешь? Не здесь, я полагаю? — спросил Туз, снова трогаясь с места.
— А ты, наверное, местный? — ответила она вопросом на вопрос.
— Зачем тебе это знать? — удивился он.
— Мне просто интересно.
— А по-моему, ты просто любишь совать нос в чужие дела.
— Фу, как грубо!
— Зато правда.
— Ну а вообще чем ты занимаешься? Я-то знаю, почему я весь день торчу на этой чертовой стоянке, а что ты делал в магазине столько времени?
Он снова остановился и повернулся к ней.
— Видишь вон там — банк? — проговорил он бесстрастно.
Макс бросила взгляд на противоположную сторону улицы.
— Ну и что?
— А то… — Туз выдержал небольшую паузу. — Я собираюсь его ограбить, вот и изучаю обстановку.
— …Чего бы мне хотелось? — повторил Джино и слегка откашлялся. — Мне бы хотелось встать как можно позже, да еще после обедца прихватить малость; потом я бы посмотрел по телевизору пару детективных сериалов, опрокинул стаканчик виски, плотно поужинал с моей старушкой и завалился спать.
— Что-то ты все спишь да спишь, — заметила Лаки.
— Ты права, дочка. Когда тебе стукнет девяносто пять, ты меня поймешь.
Она улыбнулась.
— У тебя в комнате, в баре, стоит две бутылки «Джека Дэниелса». Что касается ужина, то я собираюсь приготовить его сама — макароны с фрикадельками в моем фирменном соусе — все как ты любишь.
— Ну что за девчонка!.. — воскликнул Джино и ухмыльнулся. — Жаль, твоя мать не дожила и не видит, какой ты стала!
Глаза Лаки наполнились слезами. Она редко плакала, но сегодня был особый случай. Ей не часто удавалось побеседовать с отцом по душам; еще реже Джино заговаривал с ней о матери. Подобные случаи она могла бы пересчитать по пальцам одной руки. Лаки полагала — Джино предпочитает не говорить о своей первой жене, потому что воспоминания все еще слишком болезненны для него и слишком глубоко ранят, но раз уж он сам начал…
— Ты, наверное, до сих пор по ней скучаешь, — заметила она негромко.
— Еще как!.. — подтвердил Джино с тяжелым вздохом. — Мария была лучше всех. Знаешь, дочка, я ведь постоянно о ней думаю, вспоминаю…
— Я тоже, — пробормотала Лаки. — Хотя я тогда была еще совсем маленькая, но… Я помню, какая у нее была кожа — такая гладкая и пахла розовыми лепестками.
— Это верно, — подтвердил Джино. — Мария любила розы больше всех других цветов.
— А еще она каждый вечер читала вслух мне и Дарио. Маме очень нравилась Энид Блайтон — особенно ее сказки про волшебное дерево и про чудесную страну, где можно делать все, что угодно.
— Вот, оказывается, откуда ты черпала свои сумасбродные идейки, — усмехнулся Джино.
— Мама часто говорила мне, что
— И ты, разумеется, последовала ее совету.
— Мне было пять, когда ее убили, — грустно сказала Лаки. — Только пять, но я ее не забыла…
— Я знаю, дочка, знаю… — проговорил Джино, протягивая ей руку.
И внезапно Лаки оказалась в объятиях человека, с которым столько спорила и даже ссорилась и который теперь состарился. И хотя ум Джино оставался по-прежнему ясен, Лаки знала, что недалек тот день, когда ей придется попрощаться и с ним — и это разобьет ей сердце.
Возникшую между ними близость нарушил Джино-младший, по своему обыкновению ворвавшийся в гостиную без стука.
— Когда ужин, ма? — громко спросил он. — Я умираю с голода!
Высвободившись из рук отца, Лаки выпрямилась.
— Ничего ты не умираешь, — сурово заметила она. — Но раз ты здесь, ты мог бы немного помочь мне с готовкой.
— Ну ма-а… — протянул Джино.
— Идем, идем, я научу тебя готовить настоящие итальянские фрикадельки. Тебе понравится, вот увидишь!
— Деда!.. — воззвал Джино-младший.
Джино-старший поспешил на помощь внуку.
— Пусть парень отдохнет, — проскрипел он. — Если хочешь, тебе поможет Пейдж. Она просто обожает катать фрикадельки.
Лаки покачала головой, изо всех сил стараясь не улыбаться. Джино всегда был большим оригиналом.
В конце концов Генри сумел остановить проезжавший мимо грузовик и, посулив водителю сто долларов, уговорил его взглянуть, что же случилось с закапризничавшим «Вольво».
Битых два часа он «голосовал» у обочины, но машины на шоссе появлялись редко, и ни одна из них не остановилась. Генри был близок к отчаянию, и, когда после долгого перерыва на дороге показался этот грузовик, он практически бросился ему под колеса, чтобы заставить водителя затормозить.
Водитель долго ворчал и жаловался, но когда стодолларовая купюра перекочевала к нему в карман, сменил гнев на милость и начал нехотя осматривать узлы и агрегаты «Вольво». Не найдя явных поломок, он взялся за дело более серьезно и вскоре обнаружил дефект. Во всем был виноват датчик топлива, стрелка которого застряла на середине шкалы, тогда как на самом деле бензобак был пуст.
— Тебе нужно на заправку, приятель! — вынес свой вердикт водитель и, запустив руку под майку, принялся скрести отвисшее волосатое брюхо.
Генри нахмурился. Чертов Маркус, совсем обленился. Неужели он не знал, что топливомер барахлит? И за что только этот бездельник получает деньги? Ведь следить за техническим состоянием машин в гараже — его прямая обязанность!
— И как я туда попаду? — спросил Генри, смерив водителя таким взглядом, словно тот был виноват в постигших его неприятностях.
— Ну, я мог бы продать тебе канистру бензина, скажем, еще за сотню баксов, — предложил дальнобойщик. — Вообще-то это мой неприкосновенный запас, но как не помочь человеку в беде?