Убийство арабских ночей
Шрифт:
Содрогнувшись, Холмс набрал в грудь воздуха и наконец успокоился. Взгляд у него был такой же мягкий, как и раньше, но теперь в нем читалась растерянность. Я обратил внимание на фотографию в рамке, висящую на стене над комодом. На ней был изображен человек в плаще, стоящий на лесной поляне. У него были весьма ухоженные светлые бакенбарды. Куда ни ткнешься, в этом деле всюду встречаются бакенбарды; для меня они превратились в какой-то неотвязный ночной кошмар.
— Пендерел, — повторил Холмс, и я мог бы поклясться, что его удивление было искренним. — Раймонд Пендерел! Это имя мне ровно ничего не говорит. Как, черт побери, все это
— У нас нет ответов ни на один из этих вопросов, мистер Холмс. Но вы можете помочь нам. Что касается кинжала, которым был убит этот человек…
При упоминании о кинжале Холмс в первый раз отвел глаза.
— Изогнутое лезвие с рукояткой из слоновой кости, которое, по словам Пруэна, называется ханджар…
— Пруэн! — воскликнул Холмс, словно вспомнив что-то. — Э-э-э… ну да, конечно. При чем тут Пруэн? Что он говорит?
— Он отрицает, что сегодня вечером в музее был кто-то еще, кроме него. Что, конечно, не улучшает его положения. — Я не стал развивать эту тему. — Так вот, относительно кинжала. У кого был ключ от этой витрины в главном зале?
— У меня. Но если произошла кража…
— У кого-нибудь еще был ключ?
— Ну конечно, у мистера Уэйда. Но…
— Кинжал не был украден. Он был извлечен из витрины кем-то, у кого был ключ, после чего витрину снова заперли.
Голос Холмса был еле слышен. Механическим движением он взял два стакана с виски. Теперь я сделал отрицательный жест, потому что нельзя пить с человеком, которому ты бросил такое обвинение, но он спокойно сказал:
— Не будьте идиотом! — и продолжил тем же самым тихим голосом: — Значит, был и дубликат ключа. Могу сказать вам, что я-то его не делал и никогда в жизни не слышал имени Раймонда Пендерела. И я, и мои друзья были тут весь вечер…
— Кстати, с кем вы его провели?
— Джерри Уэйд, сын мистера Уэйда. Наш приятель Бакстер. И еще мисс Кирктон. Сомневаюсь, чтобы вы их всех знали. Мы ждали появления мисс Уэйд со своим приятелем Маннерингом…
— Есть тут кто-то еще?
— Сейчас нет. Были другие люди, но они ушли. Послушайте, вы позволите позвать сюда Джерри Уэйда?
Я посмотрел на прикрытую дверь, что вела в другую комнату. После того как Холмс заскочил туда, там воцарилась подозрительная тишина. Правда, женский голос попытался затянуть «Старый Билл, морской бродяга», но при первых же тактах кто-то на нее строго цыкнул.
— А теперь вы меня извините, — сказал я Холмсу. — Минуту!
Подойдя к двери, я постучал и распахнул ее.
После первых секунд удивленного молчания, на меня обрушилась такая разноголосица звуков, словно я очутился в вольере с попугаями. Комната была столь же невелика, как и первая, в ней было такое же освещение, а воздух был синим от дыма. На диване, обращенном к дверям, сидела, свернувшись комочком, худая длинноногая блондинка, которая, оперевшись локтем о спинку дивана, с удовольствием жмурилась, потягивая коктейль. У нее было одно из тех вдохновенных лиц, которые встречаются на картинах прерафаэлитов, [1] — подчеркнуто бело-розовое, с глазами цвета голубого фарфора; кроме того, у нее была привычка неожиданно и резко наклоняться, словно кто-то давал ей подзатыльник.
1
Прерафаэлиты —
Рядом со столом, заставленным лесом бутылок, стоял крепкий молодой человек с ярко-рыжими волосами и в изысканнейшем вечернем костюме. В углу рта он держал сигарету и жмурился, когда дымок попадал ему в глаза, мешая рассматривать высокий шейкер для коктейлей. При моем появлении он повернулся и, бросив на меня взгляд, попытался состроить на лице маску невозмутимого достоинства, с которой явно не сочеталась длинная красная обертка от шоколада, которую какой-то шутник булавками прикрепил ему к груди. Кроме того, он испугался.
Третий гость сидел в кресле, мусоля губную гармонику. О нем могу сказать лишь, что у этого юноши было лицо старика. Хотя он не так давно перевалил рубеж двадцатилетия, лицо его было изрезано морщинами — в равной мере и от частого веселья и от сидения над книгами; если не считать нашего друга доктора Фелла, думаю, что не встречал такой добродушной физиономии. Молодой человек находился в таком возбуждении, что казалось, будто он жестикулирует, даже когда сидит совершенно спокойно. Невысокий человечек в старом твидовом пиджаке, с черными волосами, подстриженными по немецкой моде, он, развалясь в кресле, приветственно помахал мне рукой.
После краткой паузы вольер дал о себе знать. Гарриет Кирктон откинула голову, словно на нее снизошло вдохновение, и, открыв рот, начала какую-то песню, продемонстрировав гланды прерафаэлитов. Показалось, что сейчас рухнет крыша.
Кто там сту-чит-ся в дверь ко мне?Кто там сту-у-учится в дверь ко мне?Кто там стучит-ся в дверь ко мне?Так де-е-евушка спросила…Рыжеволосый молодой человек встрепенулся и сказал пропитым баритоном:
— Я считаю, что это предельно возмутительное вторжение без ордера…
Старообразный юноша вытянул руку с таким мрачным видом, словно собирался загипнотизировать меня.
— Уж не тебе сказать, что я не смог, — продекламировал он низким голосом. — И не тряси передо мной ключом кровавым. Пусть Юджин Арам пройдет меж нами, запястья в кандалах. О, Сэмми, Сэмми, ну почему нет у тебя алиби? — Затем он извлек хриплый аккорд из губной гармоники, улыбнулся и закончил нормальным голосом: — Добрый вечер, старина. Выпейте. Как дела с накладными бакенбардами в Скотленд-Ярде?
В этом галдеже прорезался тихий, спокойный напряженный голос Холмса.
— Ради бога, — сказал он, — прекратите этот бардак.
Слова его пришлись как раз к месту и оказали воздействие наподобие ушата холодной воды; никогда не видел, чтобы столь шумная компания мгновенно заткнулась. Старообразный юноша тихонько положил губную гармонику рядом с креслом и поднял глаза.
— Ф-фу! — после паузы выдохнул он. — В чем дело, Рон? У тебя такой вид, словно ты вот-вот взорвешься.
— Прошу прощения, что таким образом вторгаюсь в ваше общество, — сказал я им, — но в силу важной причины. Знает ли кто-то из вас человека по имени Раймонд Пендерел?