Убийство арабских ночей
Шрифт:
Машинку со вставленным листом бумаги я для пущего эффекта оставил стоять на столе, когда Мартин и Коллинс, оставляя за собой след из опилок, приволокли клеть в комнату. Верхняя крышка ее была снята, и на ложе из опилок покоился свинцовый ящик примерно шести футов в длину с овальной крышкой. Свинец был основательно изъеден временем, но, смахнув пыль, я подумал, что мог бы разобрать арабские буквы, вырезанные на крышке. Вдоль линии, по которой крышка примыкала к гробу, висели современные печати красного воска.
Едва Коллинс протянул мне лом и топорик, дверь снова открылась. Первой вошла Мириам
— Что это за чертовщина? — вопросил он, и его добродушный ворчливый голос, похоже, разрядил обстановку. Каким-то образом этот сухонький маленький гоблин — он казался совершенно неуместным в этой обстановке — более всего походил на нормального человека. — Я тут набил себе на ногах массу шишек, натыкаясь на разные странные штуки, но, во имя аллаха, это-то что такое?
— Мы и собираемся выяснить, что это, — сказал я. — Там может быть, а может и не быть жена Гаруна аль-Рашида. Кстати…
Мириам, как и полагается, представила Маннеринга Уэйду и Батлеру; стоя между ними, она улыбалась, как бы выражая надежду, что все будет в порядке. Хотя казалось, что у меня в кабинете Маннеринг был полон добродушия, руки он им не протянул.
— Ах да, конечно, — отозвался он. — Похоже, я слышал о вас обоих. Но Мириам не говорила мне, что мистер Батлер служит в полиции.
Я кивнул Коллинсу и Мартину, которые, вооружившись инструментами, приступили к работе над свинцовым ящиком. Им необходимо было лишь снять печати и приподнять крышку. Звук зубила заставил привстать Холмса, чей взгляд непрестанно бродил по комнате: от стенного сейфа к пишущей машинке и обратно.
— Не вижу в этом никакого смысла, — резко заметил он, показывая на ящик. — Зачем вы его вытащили? В нем нет ничего нового; все эти годы он был в арабской экспозиции наверху и не представляет собой ничего особенного — хранилище для серебра арабской работы. Там внутри ничего нет. Что за дикая мысль пришла к вам в голову, инспектор?.. И кстати, я хотел бы знать, кто это игрался с моей пишущей машинкой?
— Готово, сэр, — доложил констебль Коллинс. — Поднимать ли крышку? Она на петлях с другой стороны.
— Поднимайте, — сказал я и приготовился.
Компания продолжала хранить молчание, хотя я видел, как они обменивались растерянными взглядами: вид у них был такой, словно они сами не знали, как себя вести. Через пару секунд, когда оба констебля, поднатужившись, приподняли крышку, раздался сухой скрип и шорох. Я и сам был полон самыми туманными идеями, словно самое худшее, что мы могли там найти, была бы не персидская пыль или очередной труп, а еще одна пара накладных бакенбардов. Крышка поднялась с громким треском, которому сопутствовало хихиканье Пруэна.
В просторной емкости ровно ничего не было. Выложенная изнутри металлом, она была совершенно пуста; не было даже ни крупинки лондонской пыли, занесенной лондонским воздухом. Чисто.
— Хорошо, ребята, — сказал я.
Крышка с грохотом упала на место.
— Я говорил ему,
Когда я посмотрел на Холмса, меня встретила его бледная улыбка.
— Похоже, все ясно, не так ли? — спросил он. — Увы, Зобейда! Могу заверить вас, что вы никогда не нашли бы ее внутри такого арабского сундука. Хоть теперь вы можете мне верить?
— Не во всем, — сказал я, вынимая из кармана записку и медленно разворачивая ее. — Это вы писали?
— Что я писал?
— «Дорогой Г. Здесь должен быть труп — и труп настоящий. Образ смерти значения не имеет, но труп должен быть. Я бы хотел убийство — тот ханджар с ручкой из слоновой кости произведет соответствующее впечатление; но можно и удушение, если оно покажется предпочтительнее…» Взгляните! Так вы это писали?
— Конечно же нет, — вскинулся Холмс, и в его светлых глазах за большими стеклами очков появилось вкрадчивое выражение. — Что за чертовщину вы тут несете? Не пытайтесь запугивать меня, приятель! До чего смешная идея…
— Это было напечатано вот на этой вашей пишущей машинке. Будете отрицать?
— Мой дорогой сэр, я не собираюсь ни подтверждать, ни отрицать. Я не знаю. Я лично этого не писал. И никогда раньше этого не видел.
Холмс сделал шажок назад. Его вежливое спокойное лицо было неподвижно, как и взгляд светло-голубых глаз.
— Подождите, инспектор! — дернулся Джерри Уэйд. — Провалиться мне на этом месте, если…
— Тебе бы лучше заткнуться, Старик, — моментально, но все так же не теряя спокойствия прервал его Холмс. — Я сам с этим разберусь. Вы говорите, что записка была найдена в моей квартире. Кем найдена?
— Мистером Маннерингом. Есть и еще кое-что. Вы утверждали, что и вы, и ваши гости безвылазно были дома весь вечер с девяти часов.
— Конечно.
— А вот мистер Маннеринг был у вас в двадцать минут двенадцатого, и дома никого не оказалось. Абсолютно никого.
Из неподвижной компании около дверей, которая сейчас в полном смысле слова была единым фронтом, выступил Ричард Батлер. Он сдвинул шлем на затылок, и сейчас его поддерживал только ремешок на подбородке; наличие этого головного убора несколько смазывало забавную картину мясистой круглой физиономии с сонными серыми глазами. Держа руки в карманах, он неторопливо подошел к Маннерингу.
— Ты, пронырливая свинья, — спокойно сказал он.
Маннеринг посмотрел на него.
— Я бы и сам тебя выбрал, — сказал он, — потому что ты самый большой.
Как я говорил, Батлер держал руки в карманах, но, даже если бы он их вынул, сомнительно, чтобы он успел защититься. Похоже, Маннеринг был раз в пять быстрее гремучей змеи, ибо никто не понял, что, собственно, случилось. Потом уже Коллинс заверял меня, что его кулак подлетел всего лишь на двенадцать дюймов. Но для нас это движение осталось незамеченным: видно было лишь то, что Маннеринг взорвался как бомба. Когда я на долю секунды увидел его лицо из-за плеча Батлера, это было лицо маньяка. Я услышал лишь сухой жесткий удар. После чего Батлер, не издав ни звука и неторопливо, словно действуя по своему желанию, качнулся вперед, опустился на колени и, скорчившись, рухнул на толстый ковер.