Убийство арабских ночей

Карр Джон Диксон

— Она все еще… была увлечена им?

— Мириам? — Гарриет презрительно выдохнула, словно готовясь издать смешок, что-то вроде «Ха!», и повела плечами, как бы избавляясь от насекомого. — Мириам? Ни в коем случае.

— Теперь чисто личный вопрос. Вы влюблены в Ричарда Батлера?

— Да.

— Он знает о вас и о Пендереле?

— Да.

— С каких пор?

— Сегодня с утра. Я ему рассказала. — Распахнув глаза, она с интересом уставилась на меня; ее так колотило, что было видно, с каким трудом она удерживается на грани настоящего истерического смеха. — О господи! Вы же не думаете… не думаете, что Ринк мог убить его? Послушайте!

Должно быть, вы ужасно старомодны. Он мог считать, что такие типы, как Пендерел, оскверняют собой человечество, но никогда не решился бы убить его. Ведь вы же так не думаете?

Я не сказал ей, о чем думаю, так же как не хочу пока рассказывать и вам. Не скрывая растущего восторга, она продолжала смотреть на меня:

— Я вам больше скажу, мистер Хэдли. Кто бы ни хотел убить Пендерела, я расскажу вам о тех, кто не убивал его и не мог убить. Четверо из нас — четверо! — все время были наверху. Ринк — он-то и рассказал мне, как нашел труп… ну, вы знаете… в одиннадцать часов… — она тяжело дышала, — но он не мог этого сделать, и вы это отлично знаете. То есть он не мог убить его. Ринк, Рон Холмс и я — все мы были наверху с примерно двадцати минут одиннадцатого и до одиннадцати. Мириам присоединилась к нам еще до четверти одиннадцатого, и до одиннадцати все мы не расставались. Все четверо. Что вы об этом думаете?

Я не считал себя обязанным говорить ей, о чем думаю. Но она продолжала смотреть мне в глаза, и ее взгляд горел то ли искренностью, то ли открытым вызовом. Я так и не разобрался, чего в нем было больше.

— Могу ли я полагаться на ваши слова, — сказал я ей, — или это очередное совместное алиби?

— Можете положиться, мистер Хэдли. Это правда, клянусь вам, чистая правда!

Я открыл ящик стола и вынул схему музея, сделанную Каррузерсом:

— Вот план нижнего этажа. Покажите мне, в каких именно помещениях верхнего этажа вы были, имея в виду — над какими помещениями они располагались. Понимаете?

— Да. Конечно. Вот! Видите, наверху четыре основные галереи, точно так же, как и внизу. Всех их огибает что-то вроде балкона. Мы были в «Арабской галерее», которая прямо над той, что называется «Египетской».

— Куда ведет дверь из «Арабской галереи»?

— Это называется «Зал Шалей».

— Прямо под ним — «Персидская галерея»?

— Да, конечно.

— А вы знали, что в одном углу «Зала Шалей» расположена винтовая металлическая лестница, которая ведет прямо в «Персидскую галерею»? — Когда она кивнула, продолжая не сводить с меня взгляда, я предложил: — Давайте четко определимся. Значит, вы готовы поклясться, что между, скажем, без двадцати пяти одиннадцатью, когда мисс Уэйд, поднявшись, присоединилась к вам, она, вы, Холмс и Батлер все время были в «Арабской галерее» на глазах друг у друга — до какого времени?

— Примерно до без пяти минут одиннадцать, — уверенно ответила она. — Рон и Ринк успели упаковать тот сундук. Как раз к нам снизу поднялся Сэм Бакстер; вот он-то и воспользовался лесенкой в «Зале Шалей». Затем Ринк и Сэм, как самые сильные, потащили эту клеть вниз. Рон… да, Рон слышал, как Пруэн что-то кричит снизу. Поэтому он спустился по лесенке выяснить, в чем там дело, а Ринк и Сэм тащили ящик вниз по главной лестнице. Не знаю, известно ли вам все, что случилось…

Из замкнутого и напряженного свидетеля она превратилась в чрезмерно болтливого, и я осторожно вернул ее в русло разговора:

— Давайте снова зададимся тем же вопросом,

мисс Кирктон. Значит, вы уверенно утверждаете, что с десяти тридцати пяти до без пяти одиннадцать вы, мисс Уэйд, Холмс и Батлер все время были на глазах друг у друга?

Простое повторение вопроса нередко приводит к удивительному результату: свидетель не то чтобы меняет показания, но вспоминает факты, которые, казалось, были давно забыты и похоронены. Гарриет Кирктон была далеко не дура. Она вцепилась в край стола, и было видно, что девушка лихорадочно пытается понять, не допустила ли она ошибки. Наконец она кивнула, но выражение раскрасневшегося лица не изменилось.

— Да, я понимаю, что вы имеете в виду, — медленно произнесла она. — Вы же говорили с Пруэном, не так ли? Вы хотите сказать, что этот старый смешной доктор Иллингуорд явился в музей примерно в то же время, когда к нам наверх поднялась Мириам, и что это было примерно в десять тридцать пять. Так? Я об этом не подумала. Сразу же после этого Рон Холмс вышел на балкончик, крикнул Пруэну и спросил у него, явился ли актер… Вы это имели в виду?

— Ну и?..

Она поджала губы:

— Рон выходил из помещения секунд на двадцать. Он был сразу же за дверью. Мы слышали его шаги, слышали его голос и слышали, как он вернулся. Можно считать, что практически он все время был в поле зрения. Разве не так?

Нельзя не признать, что практически так оно и было.

— В связи с этим одно маленькое уточнение, мисс Кирктон, — продолжил я. — Иллингуорд, которого все ошибочно приняли за актера из агентства, встретил Мириам в зале, когда она поднималась из погреба… — Я упомянул его как бы между прочим, поскольку не хотел, чтобы она думала, будто погреб имеет для меня какое-то значение. — И сразу же после этого она присоединилась к вам, своим друзьям. Тут же вылетел Холмс и возбужденно крикнул Пруэну, спрашивая, явился ли актер. Разве Мириам не сказала, как только что встретила его внизу в зале?

Мне показалось, что она была не готова к этому вопросу и даже не задумывалась над ним.

— Насколько я помню, нет, не сказала! Она вообще ничего не говорила.

— Как она себя вела, поднявшись? Нервничала? Была обеспокоена? Расстроена?

— Она была в очень нервном и расстроенном состоянии, — ровным голосом ответила Гарриет Кирктон. — Вы попросили меня говорить правду, что я и делаю.

Девушка заняла позицию, которую предпочитают многие, когда им приходится исполнять обязанности, несущие в себе легкую — именно легкую, а не тревожную — опасность; она физически напряглась. Так проходят мимо злобного пса, который издает тихое рычание.

— Вы знали, почему она была расстроена?

— Нет, мистер Хэдли, не знала.

Я воздержался пока от соображений по этому поводу. Встав из-за стола, я подошел к окну и, позвякивая в кармане мелочью, сосредоточился на текущих по стеклу струях дождя. Но когда я миновал круг света, то краем глаза уловил брошенный на меня взгляд. Поскольку я избегаю поспешных выводов, я не стал придавать ему особое значение; но все же мне показалось, что, когда я отвел глаза, она внезапно расслабила сведенные судорогой мышцы и, слегка откинув голову, проглотила стоящий в горле комок; на ее застывшем бело-розовом правильном лице, словно вышедшем из-под кисти Бёрн-Джонса, дрогнули густые ресницы. Оказалось, она всего лишь извлекла портсигар из кармана плаща и продолжала сидеть, молча уставившись в пол. Я повернулся: