Убийство царской семьи и членов дома Романовых на Урале. Часть II
Шрифт:
После обнаружившейся у Сына-Наследника страшной наследственной неизлечимой болезни драгоценное миро русской государственности оказалось в хрупком сосуде, среди жадной и алчной до мира толпы, стремившейся разбить сосуд, но не имевшей куда влить его драгоценное содержимое.
Болезнь Сына и идейное государственное одиночество еще более, чем раньше, слили Державных Супругов в единое тело и душу, а сознание отсутствия помощи со стороны людей как в борьбе за жизнь Сына, так и в борьбе за жизнь русской Самодержавной идеологии вынудило Их сугубо замкнуться в себе и отдать все свои личные силы заботам о Сыне-Наследнике и ограждению целости и святости Богом данной Им высокой власти. Это стремление в последние пять лет Их царствования потребовало, с одной стороны, напряженного религиозного служения Богу в предельной душевной простоте и сердечной чистоте, и с другой - максимального проявления твердости и силы воли в ограждении целости и полноты русской идеи о государственности. Естественно, что в религиозно-историческом служении объединившихся в одно целое Державных Супругов большее напряжение выпало на более сильную натуру Государыни Императрицы, но за то и страдала Она сильнее. Сын стал болеть часто. Во время этих болезней Государыня не отходила от Его постели ни днем ни ночью, урывками принимая пищу и урывками забываясь в чуткой дремоте тут же около Него в кресле. В таком служении, случалось, проходили недели, но Она никому не уступала своего места около Сына. Она тихо и нежно гладила голову Сына и горячо, преданно молилась, отдаваясь вся молитве и прося милосердия Господа. Только под Ее лаской и молитвой Сын утихал, как бы получал облегчение от боли и более спокойнее засыпал. Если пароксизм болезни принимал острую, опасную форму, Она призывала к молитве за Сына и других. Веря до конца в силу молитвы и в предстательство других искренних молельщиков, Она верила на этой почве и Распутину, и воспитатель Наследника
Но напряжение, которое Государыня выдерживала в периоды болезни Сына в служении Ему, страшно отражалось на Ее собственном здоровье. После выздоровления Алексея Николаевича Государыня подвергалась сильнейшему упадку сил, приковывавшему Ее на значительные промежутки времени к кушетке. Она начала быстро стареть; развились сильнейшие сердечные припадки и, так как с каждой новой болезнью Сына Она снова силой воли обрекала себя на полное служение Ему, то в конце концов жизнь Ее сложилась так: когда Сын был болен, Она исполнялась громадной энергией, неутомимостью, почти не знавшей границ, исполняла при больном и днем и ночью все обязанности матери, сиделки, прислуги, почти не покидала Его комнаты, сохраняя полное спокойствие и заставляя себя улыбаться Сыну, дабы не показать ни Ему, ни окружающим своего страшного утомления, и поддерживала во всех других бодрость духа и силу веры в спасение больного. В комнату больного Ей приносили есть; Она сидела у Его изголовья и в промежутки облегчения болезненного состояния Сына занималась каким-либо рукоделием или читала Сыну Его книги и книги Священного писания. Если Ей случалось почему-либо в эти дни выходить на несколько минут из Его комнаты, то по Ее наружному виду встречавшие Ее приближенные никогда не смогли бы заключить, что Она уже несколько ночей не спала, почти не питалась и несла в себе невероятную муку страданий за любимого больного Сына. Только Ее чудные, выразительные глаза горели внутренним, неземным огнем, и чудилось в них, что видят они что-то светлое, ясное, что недоступно взору остальных людей; в них горела вера в чудо … В течение дня Муж, вынужденный пересиливать Отцовские чувства и отдавать свое время и внимание служению государству, имел возможность заходить к больному лишь на короткие минуты. Зная, как тяжело Ему работать с постоянной тревогой и ежеминутным ожиданием катастрофы, Государыня находила в себе достаточно силы, чтобы поддерживать Его и укреплять в высоком служении в течение тех коротких мгновений, когда Они встречались у постели больного Сына. Она считала это своим священным долгом как Жены горячо и беспредельно любимого Мужа, как страдающей Матери страдающего Отца и как Богом соединенной подруги носителя Верховной власти Российского государства. Нежностью и лаской окружала Она Его в минуты Его коротких посещений Сына и научила тому же всех Детей, дабы поддержать Его дух и укрепить в служении государственному делу, постепенно все усложнявшемуся внутренней борьбой с влияниями, направленными со всех сторон против Богом врученной Ему Самодержавной власти.
Когда, наконец, Наследнику становилось лучше и опасность проходила, по мере возрастания сил у Сына силы Матери начинали быстро падать, и в первое время после выздоровления Алексея Николаевича Государыня впадала в совершенно болезненное состояние. Начиналось с сильных сердечных припадков, временами принимавших острую форму. В эти дни Она не была в состоянии пробыть на ногах и пяти минут и должна была или оставаться в постели, или лежать у себя на кушетке. С течением времени болезнь сердца приняла постоянный характер, и дни, в которые Она могла считаться вполне здоровой, стали все реже и реже. Только необычайной силой воли и громадным сознанием долга перед другими Она подымала Себя и отдавалась благотворительной деятельности, которая особенно увеличилась с началом великой войны в 1914 году. Составляя с Мужем, по силе религиозности, единое тело и единую душу и восприяв всеми фибрами души и разума вместе с Царем величественность и святость русской идеи о государственности, Она совершенно логично не могла относиться индифферентно к вопросу ограждения целости и неприкосновенности русской Верховной власти и всею силою своего ума и воли поддерживала Мужа в этой великой, исторической борьбе. Будущая Великая Россия, восстановленная в исторических нравственно-религиозных путях Древней и Московской Руси, воздаст должное Императрице Александре Федоровне за Ее верное и Христовое служение своему Мужу и России в тяжелой драме государственной жизни русского народа последних лет. Но современники этой драмы, по слепоте увлечения своими личными эгоистическими стремлениями к власти и «по зависти диаволи», не в состоянии понять чистоты и религиозной законности побуждений, руководивших Ею в борьбе с обстоятельствами времени. Ее обвиняли в личном честолюбии, в жажде власти, в увлечении личными симпатиями и антипатиями, в истеричном ханжестве, в ненависти к русскому народу, ко всему русскому и в преклонении перед Вильгельмом и перед всем немецким.
Ни у Государя, ни у Государыни в натуре совершенно не было личного честолюбия или личной жажды власти, особенно в последние годы царствования. Их личные желания сводились к жажде покоя в кругу своей Семьи, в своем очаге, в среде русского народа, но не столичного общества, а в среде простого, русского, крестьянского и христианского народа. Поставленные же Богом для Верховного служения своему русскому народу, для служения на благо ему, как умели и понимали, всеми силами своего разума и сердца, Они считали своей священной обязанностью отказываться от личных начал, от личных желаний и отдаваться всецело своему высокому государственному призванию. То, что другими людьми принималось в Государыне как будто бы за проявление Ее личных симпатий и антипатий, то в Ее натуре, в Ее мировоззрении вытекало совершенно из иных побуждающих импульсов; Государыня никогда не ставила себя в положение «гражданского» советника своего Мужа в общественном понятии этого слова или мирского государственного деятеля, влияющего на то или другое назначение лица по качествам и степени его государственных способностей. Государыня всеми силами своей глубокой религиозной и нравственной натуры поддерживала в Государе и старалась укрепить в народе «всея земли» духовность той высокой Божественной идеологии русского народа, которая исторически сложилась в понятии «Помазанничества» русского Царя. Она была вся проникнута убежденной верой в истинность и святость Помазанничества Царя на русское Царство от Бога. Не только покушение, но малейшее сомнение в святости носившегося Ее Мужем, Ее Государем Помазанничества от Бога представлялось Ей не простым земным преступлением, не только государственным грехом, но кошунством против святыни веры, веры своей, веры народа «всея земли». Это не могло быть ни в коем случае результатом какой-либо истеричной религиозности, каковую хотели в Ней видеть злые люди и каковой в действительности не было, или результатом больного, экзальтированного восприятия веры, преданий Церкви. Это являлось следствием сознательного, глубокого и убежденного исповедования веры в Бога. Вспомните тот ужас и раскаяние Царя Давида, когда он отрезал у Саула край одежды и тотчас же сознал, что даже в этом деянии он покусился на Помазанника Господня. Это место в Библии Государыни было несколько раз отчеркнуто и подчеркнуто; видимо, сущность и глубина чистой веры в Помазанничество Господне, выраженные так просто и ярко в этом месте Библии, всецело впитались в мировоззрение и веру Государыни. Поэтому, например, в известном случае с внезапной отставкой генерала Джунковского, решившегося доложить Государю о безобразном поведении где-то в ресторане Распутина, дискредитировавшего своими пьяными словами Державного Вождя Государства, могли иметь значение не будто бы существовавшие симпатии Государыни к Распутину и антипатии к Джунковскому, как гнусно объяснялось это «общественным мнением», а то, что, по вере и мировоззрению Государыни, не мог быть близким к «Помазаннику Божьему» тот государственный деятель, который сам, хотя бы только в сердце, допускал мысль, что Помазанничество Господне может быть умалено прикосновением чьих бы то ни было грязных рук. Можно не соглашаться с формами правления, со способами проведения тех или других мероприятий, можно судить о человеческих ошибках и слабостях, но нельзя не преклониться перед величественностью, полнотой и чистотой идеи Государыни о Помазанничестве русского Царя, воспринятой Ею из всей сущности исторической идеологии о Верховной власти народа «всея земли».
Твердо уверенные, что именно такая идея разделяется в глубине души всем простым народом русской земли, Государь и Государыня всю жизнь старались приблизиться к нему, стать фактически ближе к крестьянину, к простому русскому человеку, но, быть может, не знали, как это сделать, а вернее, Им не давали этого сделать те, для которых такое сближение Царя с народом было невыгодно и нежелательно в стремлениях к своим эгоистическим целям. Царь неоднократно пытался найти пути к такому сближению, указывал на возможные формы осуществления Его идеи, но «общественное мнение»
Но перед чем историческое исследование обстоятельств, подготовлявших агонию Царской Семьи, останавливается с полным недоумением, так это перед разъяснением вопроса: откуда и как могло сложиться в русском обществе мнение, что Государь и Государыня принадлежали к немецкой ориентации и что Императрица Александра Федоровна питала исключительные дружественные чувства к Императору Вильгельму и была готова «предать» ему Россию. В 1-й части настоящего труда было представлено достаточно следственного материала, устанавливающего вполне определенно отрицательное отношение Державной Четы к попыткам утверждения немецкого влияния в России вообще и, в частности, враждебное отношение Государя и Государыни к Императору Вильгельму. Этими данными определяется «общий земский грех» против религиозных начал самой идеологии русского народа и против нравственных обликов Верховных носителей этой идеологии, но историческая правда возникновения этого общего греха пока еще не поддается освещению. Однако факты позволяют думать, что возникновение и первоначальное распространение этой абсурдной, но злой клеветы исходило не из низших слоев населения, а из высших, и что в разные периоды царствования Николая II одиозность и интенсивность клеветы имели и разную степень развития. При этом нельзя не отметить, что сила одиозности клеветы совпадала, с одной стороны, с такими событиями, как бракосочетание Государя и Государыни, рождение Наследника Цесаревича и т. п. фактами династического характера, и с другой - с периодами усиления западнических течений в «общественном мнении». Особенно же сильно одиозность клеветы стала распространяться с момента проявления у Наследника Цесаревича опасной наследственной болезни, достигнув своего апогея к концу 1915 года, когда даже такое событие, как принятие Государем Императором на себя Верховного командования армиями, объяснялось стремлением Императорской Четы идти на сепаратное соглашательство с Германией, для чего требовалось прежде всего ликвидировать существовавший будто бы «заговор Ставки», направленный против Императрицы.
Таким образом, в истории происхождения, существования и развития клеветы намечается как бы два отправных, исходных основания: политическое и династическое. По каждому из этих оснований исследование настоящего времени и при современных условиях может высказать лишь некоторые соображения предположительного характера, в связи с тем крайне ограниченным материалом, которым оно ныне располагает.
В записках графа Витте имеются указания на то, что в начале царствования Императора Николая II отношения между Ним и Вильгельмом были натянуты, но в начале 1904 года, благодаря вмешательству в это дело самого графа Витте, отношения улучшились, и между обоими Императорами установилась даже «интимная переписка». В равной мере и отношения Императрицы Александры Федоровны к Вильгельму стали тогда тоже «доброжелательными». Вероятно, в то время графу Витте нужна была эта «интимная переписка» и «доброжелательные» отношения для проведения его «мудрого» плана - союза России, Франции и Германии , столь же естественного, как союз лебедя, рака и щуки в басне Крылова. Но в тоне повествования мемуаров Витте, писанных в 1907 году, т. е. уже в то время, когда граф вынужден был проживать за пределами России, ясно отражается болезненное состояние не крупной души, задетой положением «не в милости». А так как его «мудрый» план потерпел крушение еще в 1905 году одновременно с крушением проводившихся им тогда же в «общественном мнении» западнических тенденций конституционно-парламентского характера, то не явились ли «интимная переписка» и «доброжелательные» отношения основанием к использованию их в клеветническо-лживом смысле, в целях создания необходимого «общественного давления» на власть в наступавшее смутное время. Во всяком случае знаменательно, что отмеченные воспоминания Витте совпадают по времени с учреждением в России некоторого подобия западнических форм в виде Государственной думы, преобразованного Государственного Совета и Совета Министров во главе с графом Витте и, наконец, с рождением Наследника Цесаревича. Таким предположением, отнюдь, не имеется в виду обрисовать графа Витте как распространителя и единственного источника создавшейся против Государя и Государыни клеветы, но злобное отношение Витте к бывшему Царю и особенно к Императрице Александре Федоровне, сквозящее во всех его воспоминаниях вопреки его заверениям в обратном, не исключает возможности видеть некоторые основания возникновения злостной клеветы в тех сферах, центром которых являлся в свое время бывший Председатель Совета Министров граф Витте. Совершенно допустимо, что став оттуда в превратном толковании достоянием тогдашних «общественных» кругов и различных политических организаций и многочисленных союзов, клевета разрасталась и распространялась в обществе, как средство политической борьбы. По свидетельству самого Витте, «все эти союзы различных оттенков, различных стремлений были единодушны в поставленной задаче - свалить существующий режим во что бы то ни стало, а потому многие из этих союзов приняли принципом своей тактики - «цель оправдывает средства» и для достижения поставленной цели не брезгали действительно никакими приемами, в особенности же заведомою ложью, распускаемой в прессе».
Историческое исследование, отнюдь, не считает приведенные соображения исчерпывающими основаниями для создания и распространения клеветы в политическом отношении, а признает их лишь как за один из путей возможного возникновения в обществе злостной лжи о германофильстве покойной Царской Четы. Во всяком случае, со смертью Столыпина и с началом в 1912 году нового политического брожения, приведшего к перевороту 1917 года, злостная клевета, за исключением небольшого промежутка времени начала великой войны, не теряла значения политического оружия, и постепенно разрасталась до колоссально-фантастических размеров. Достаточно отметить, что ко времени утверждения у власти Керенского и его компании сила клеветы воспринималась с такой реальностью, что Керенский, нуждаясь в укреплении своих позиций, решил конфисковать личные бумаги и переписку Государя, рассчитывая опереться на документальные факты измены Государя и Государыни русскому народу в пользу Германии.
Само собою разумеется, что в переписке Государя Императора он нашел документы для совершенно обратного заключения.
Совпадение моментов усиления вспышек клеветнических толков с различными фактами династического характера не могло не иметь тесной связи с указанными выше соображениями политического свойства, «не брезгавшими средствами для достижения своих целей». Русские бояре-западники, стремившиеся к развитию самосознания русского народа и к приобщению его к мировой культуре, в большей своей массе по своему собственному развитию были способны лишь к усвоению верхушек европейской культуры, к подражанию ей, а не к творческому участию в мировой работе, сообразно нациальному духу русского народа. Поэтому для них главным препятствием для осуществления своих мечтаний в России представлялась существовавшая самодержавная форма правления, которая уже отсутствовала на западе Европы; оторвавшись совершенно от всей истории развития русской государственности, от особенностей русского национального духа, они видели единственный путь к достижению цели в свержении самодержавия и в насаждении в России тех или других форм правлений, принятых в Западной Европе. Было бы, однако, ошибочно в интересах исторической правды остановиться на том заключении, что в затеянной политической борьбе бояре-западники действовали только как ослепленные и увлеченные подражатели западноевропейских политических тенденций, но с чистым стремлением послужить на пользу и благо своему народу. Твердое, определенное, самодержавное царствование Императора Александра III ясно им говорило, что народ русский все свои симпатии отдает до сих пор именно такому характеру правления, почему в попытках ломки этой исторической государственной формы бояре-западники сознательно шли против русского народа, против его интересов и симпатий и естественно должны были встретить в его лице определенного врага своим стремлениям к власти над ним.
Раз, что хотя бы для некоторых политических партий борьба допускала возможность идти сознательно против симпатий народа, то цель становилась не общественной, а личной и, как таковая, не брезгала никакими средствами для своего конечного осуществления: ложь, клевета, извращение фактов, подкуп, провокация - все становилось годным и допустимым «тактикой» борьбы. Поэтому с первых же дней воцарения Императора Николая II клевета не замедлила опутать своей сетью весь период этого царствования и начать свою разрушительную работу в глубоких недрах пролетарских классов. Кто не помнит первой петли этой сети лжи и клеветы, заброшенной в общество в начале 90-х годов в виде повести «Семья Обмановых», помещенной на страницах одной распространенной «передовой» газеты? Кто не помнит тех толков и разговоров, которые возникли в кругах петроградского интеллигентного общества по поводу ранения Наследника Цесаревича Николая Александровича в Японии и которые ранение это ставили в связь с возможностью для Него наследовать Престол? Кто не помнит тех злостных наветов, которые распространялись по поводу женитьбы Государя до окончания траура по Отцу, хотя всем было известно, что этого потребовал именно умирающий Александр III?