Убийство из тюбика с кремом
Шрифт:
— Зачем, я их туда не клал, — ответил немец.
— Так твой помощник пять минут назад принес и разложил их там, — это тот же голос из зала.
— Я приехал один, — удивленно ответил немец. — И, как вы успели заметить, задержался на восемь минут.
Возникла пауза.
В этот момент и раздался истошный крик. Скорее это был даже не крик, а вопль, булькающий, переходящий в хрип и какие-то странные звуки.
— А-а-а!!! — неслось из-за кулис, сопровождающееся грохотом, и постепенно затихло.
Немец дернулся, схватил «дипломат» и прижал его к груди.
Ниро за долю секунды успел оказаться около сцены, вскочить на нее и скрыться за кулисами. Репортеры помчались
— Кто-нибудь! Помогите! Врача! — раздавался голос из-за кулис.
Все еще не добравшись даже до сцены и учитывая большое количество «помощников», я решила вызвать врача. Развернувшись, я выбежала в коридор в поисках телефона. На бегу до меня доходит, что телефон лежит у меня в сумочке. Резко торможу и, еле вписавшись в поворот, останавливаюсь. Набрав «ноль три», я произнесла сакраментальную фразу, что человеку стало плохо, дала адрес и теперь уже почти спокойно направилась за кулисы.
То, что предстало моему взору, сильно превзошло мои ожидания. На полу, скрючившись в какой-то совершенно невозможной позе, лежала та девчонка из обслуги, которая несколько минут назад стащила тюбик с кремом (об этом нам рассказали позже). Тут же рядом валялся злополучный тюбик с кремом.
На лице девчонки была обильная пена, закрывавшая его. Глаза остекленело смотрели в потолок. Я протолкалась поближе. Телевизионщики старательно все это снимали. Кто-то из репортеров сорвался с места и помчался к телефону. Я наконец увидела Ниро и пробралась к нему:
— Я уже вызвала врача.
— Врач здесь уже не поможет, — сказал Ниро. — Очень похоже на стрихнин. Девочка сильно мучилась.
Ажиотаж над мертвым телом достиг апогея. Бедную девочку, внезапно ставшую популярной, снимали сразу три телевизионные компании, а ее преждевременную кончину старательно описывали более тридцати газетных изданий, занося свои данные кто в блокнот, а кто на магнитофон.
Я думаю, что, пока она была жива, ей не уделяли и тысячной доли этого внимания.
Сквозь толпу протолкались врач и санитар. Посмотрев на девочку, врач даже не стал наклоняться, чтобы пощупать пульс или послушать сердце. А просто распорядился вызвать милицию. Что опять-таки пришлось сделать мне, потому что всем остальным было некогда. Любопытствующая журналистская братия была слишком занята, чтобы отрываться.
Я вышла из зала. От всего увиденного меня сильно мутило. В фойе сидел врач и курил.
— Что это? — спросила я его.
Он посмотрел на меня долгим взглядом.
— Смерть, — сказал он спокойно.
— А отчего? — спросила я, поражаясь его спокойствию.
— Это покажет вскрытие, — равнодушно ответил он.
— Я смотрю, что вас это ничуть не взволновало? — обиделась я.
Врач опять долго смотрел на меня. Потом сказал:
— Сегодня с утра одного самоубийцу мы вынули из петли, второго долго отскребали от асфальта, он спрыгнул с двадцатичетырехэтажного дома, еще у меня было сегодня четыре аварии, в результате которых мы получили один труп, шесть жутко покалеченных и парочку легко раненных. Еще один сгорел на пожаре. А уж про все остальное я просто не говорю. Я так развлекаюсь, — он прищурился от дыма и посмотрел на меня пристально, — в среднем пять дней в неделю последние пятнадцать лет.
Он помолчал, погасил в пепельнице окурок, встал и пошел встречать милиционера, который появился в дверях.
Я успела еще раз зайти за кулисы, прежде чем оттуда всех выгнали. В углу рыдал старик вахтер.
— Это ее дед, — проговорил Ниро, подойдя
Я так внезапно устала ото всего, что еле держалась на ногах.
— А что случилось?
— Какой-то человечишка, совсем молодой кстати, до начала конференции разложил на столе образцы — все думали, что он из фирмы. Вел себя, — тут мой любимый от злости пнул стоящий рядом стул, — самым наглым образом, у всех на виду, представляешь? Если бы мы не опоздали…
— А девчонка при чем? — не поняла я.
— Она стащила со стола образец, — ответил Ниро. — Мне уже сказал мой человек, только у него не хватило сообразительности предупредить меня раньше. Так что девчонка, на свое горе, просто польстилась на дармовщину, дура.
— А где же тот? — просипела я, сил говорить у меня почему-то не было. — Который раскладывал на столе образцы продукции.
Ниро досадливо махнул рукой:
— Немец говорит, что он не имеет к фирме никакого отношения, а его самого задержал кто-то перед входом. Требовал несусветного возмещения убытков и грозился физической расправой. В общем, ничего особенного, но в итоге промурыжил минут десять перед входом в Дом кино. Так что про этого молодого человека нам ничего не известно.
— Кого ты имеешь в виду, того, кто раскладывал, или того, кто задержал?
Ниро оторопело взглянул на меня. Он явно думал о чем-то своем, и мой вопрос дошел до него не сразу.
— Обоих, — ответил он и выбежал из-за кулис.
Я последовала за ним. Тем более что милиционер выгонял всех оттуда. В фойе сгрудилась толпа зевак. Как же быстро у нас расходится весть о всяких несчастиях. Ниро нигде не было видно.
Я вышла из здания. Его машины тоже не было на месте. Если бы я его не знала так хорошо, я бы сильно обиделась. А так решила, что стоит дожидаться здесь, а если он не появится в течение нескольких часов, то просто ехать домой. Народ жужжал как пчелиный рой. И не собирался расходиться. Я заметила Ханса, сидящего на лавочке. Его окружили журналисты и задавали какие-то вопросы, а он совершенно безучастно смотрел в никуда и не отвечал ни на один из них. По выражению его лица было отчетливо видно, что он считал свою карьеру однозначно законченной.
Я подошла поближе.
— У вас крем на щеке, — прошептала я.
Он так же безучастно посмотрел на меня… не было даже похоже, что он меня узнал. Я отошла. Потом он вдруг вскочил, распахнул свой «дипломат», из которого посыпались коробки с образцами и исками, вывалил всю эту кучу на пол и стал топтать ногами.
Телевизионщики, которые выискивали очередную жертву, тут же принялись это снимать. Лучшего цирка они не могли придумать. Выдохшись, немец пнул банку с кремом ногой в угол и пошел к выходу. Проходя, он натолкнулся на меня. Поднял глаза на мое лицо. И вдруг в нем мелькнуло узнавание.
— Я больше… не жить, — сказал он и прошел мимо.
Ну что ж, ему можно было посочувствовать, хотя нельзя сказать, что он сделал что-то для спасения фирмы. Скорее он сделал все для того, чтобы ее утопить. У меня даже мелькнула мысль: а что, если он подставляет собственную фирму? Уж не действует ли он заодно с теми юристами? И чем больше я думала, тем больше эта мысль укреплялась во мне. Разыграть такой спектакль — это надо ухитриться. Правда, я никак не могла решить для себя, как же они продумали, что этим тюбиком с кремом кто-то воспользуется. Не могли же они предвидеть внучку вахтера, которая только сегодня появилась в Москве. Во мне росло подозрение, что этот тюбик предназначался явно кому-то другому…