Убийство на дуэли

Бакунин Антон Игнатьевич

Бакунин положил телефонную трубку на рычаг аппарата, и в то же мгновение закончился спектакль телефонного разговора — калейдоскоп разнообразнейшей мимики исчез, выражение тяжелой утраты отразилось на его вдруг замершем, окаменевшем лице.

— Убит князь Алексей Андреевич Голицын, — тихо сказал Бакунин.

— Террористами? — почти шепотом, не столько вопросительно, сколько утвердительно спросил я, не менее Бакунина потрясенный известием.

— Возможно. Но скорее всего нет, — задумчиво ответил Бакунин. — Убит во время дуэли…

— То есть убит на дуэли? — удивился я.

— Не убит на дуэли, а убит во время дуэли, — пояснил Бакунин. — Убит злоумышленником. Убит в тот самый момент, когда стрелялся с членом Государственной думы Толзеевым. Убит двумя

пулями. Точнее, одной ранен, второй убит — полагаю, террористы бы до такого не додумались… — Бакунин умолк и тут же спохватился: — Пристав звонил из аптеки на углу — он, наверное, уже у двери… — Выражение лица Бакунина изменилось на просящее, даже заискивающее. — Князь, голубчик, ты бы впустил его…

— А Василий? — я отрицательно покачал головой.

— Ну, князь, душа моя, — в глазах Бакунина было столько мольбы, что я едва нашел в себе силы в последнюю секунду отказать ему в просьбе.

— Помилуйте, Антон Игнатьевич, — что угодно, но Василий…

— Да он и слова не скажет, — наигранно-беспечно начал Бакунин, но, прочитав на моем лице твердую решимость, умолк и сокрушенно вздохнул, поднялся из-за стола и, уже совсем лишившись надежды уговорить меня, как опытнейший интриган и сердцеед, не преминул использовать последнюю уловку. — А ведь я, князь, затруднился бы найти такую просьбу, в которой смог бы отказать тебе…

К тому времени я прожил подле Бакунина уже почти полгода и потому не попался на этот элементарный, но очень действенный для наивного и простодушного человека крючок.

— Антон Игнатьевич, вы — великий сыщик и гений, обласканный императорами. Перед вами, можно сказать, дрожат министерства. У вас связи, возможности и власть. Вы хозяин в собственном доме. Вас знает публика и — не побоюсь такого заявления — вся Россия. А я? Безвестный литератор, автор превратно понятой небольшой повести. Без гроша в кармане, без собственного угла. Кому ж из нас двоих рисковать головой?

— Экий ты, братец, иронист, — добродушно, отбросив всякие намерения укрыться за моей спиной, произнес Бакунин.

Он обошел вокруг стола, приятельски полуобнял меня правой рукой, похлопал по плечу, потом приосанился и сказал:

— Не будь я вчера так увлечен и не привези я домой цыган… Ну да ладно. — Бакунин подошел к двери кабинета, остановился, еще раз приосанился и вышел, и как раз вовремя — внизу уже зазвенел колокольчик входной двери — это пристав сыскной части города Петербурга Аркадий Павлович Полуяров молотил бронзовой треуголкой по обнаженной голове императора всех французов [9] .

9

Наполеон I Бонапарт (1769–1821) — французский император в 1804–1814 годах и в марте — июне 1815 года. Был избран императором в результате голосования тремя миллионами пятьюстами семьюдесятью двумя тысячами французов. Против проголосовали две тысячи пятьсот семьдесят девять французов. (Прим. князя Н. Н. Захарова.)

Глава вторая

КТО В ДОМЕ ХОЗЯИН?

Пять способов переносить иго власти. — Где находится центр мира и в чем заключается правильный миропорядок. — Отношение к иностранцам. — Исчезновение телефонных аппаратов. — Способ смягчить самого сурового тирана. — Память о Наполеоне.

Разговор, только что состоявшийся между мной и Бакуниным, и вся сцена требуют некоторого пояснения. Василий, о котором шла речь, — слуга Бакунина. Несмотря на свою молодость — а он был моложе Бакунина лет на десять, — Василий держал в руках и барина и дом. Все, жившие в доме, несли иго власти Василия, каждый по-своему. Бакунин и привратник, он же швейцар Никифор, беспрекословно подчинялись. Горничная Настя боготворила и настойчиво добивалась выйти за него замуж. Дядя и воспитатель Бакунина Петр Петрович Черемисов пытался иногда воевать

с Василием, но неизменно проигрывал и мелкие стычки и крупные сражения. Акакий Акинфович Акундинов, помощник Бакунина по сыскному делу, льстил и заискивал, но часто язвил и не упускал случая строить разные каверзы — за что частенько ему приходилось терпеть немилость Василия. Карл Иванович Лемке и я были в лучшем положении. Карл Иванович в силу своего — как считал Василий — иностранного происхождения. Парадокс, но Василий, не только не любивший иностранцев и снисходительно презиравший их, а собственно немцев державший за кухонных тараканов, поналезших к нам невесть откуда, уважительно относился к конкретным, отдельно взятым иноземцам. Мне же он делал легкое снисхождение за княжеский титул.

Василий не отделял себя от своего барина, а из всех людей — и живущих ныне, и живших в прежние века — равными ему считал только императора, то есть царя-батюшку, ученого Менделеева, с которым Бакунин одно время был близок и который непонятно каким образом произвел на Василия сильное впечатление, а кроме того Пушкина, это при том, что стихов ни Пушкина, ни кого-либо еще Василий не читал. На весь остальной род людской Василий взирал свысока и ни с кем не церемонился.

По представлению Василия, центром мира был кабинет его барина (любой из четырех кабинетов Бакунина). А правильный миропорядок заключался в том, чтобы барин сидел в кабинете за столом и работал. «На то он и барин, чтобы работать», — часто говорил Василий, понимая под работой писание различных сочинений и трудов, чем Бакунин и занимался между расследованиями убийств и загулами с цыганами. Всех, кто нарушал этот миропорядок или способствовал таковому нарушению, Василий причислял к врагам человечества и почитал чем-то вроде исчадия ада. Когда же миропорядок нарушал сам барин, то доставалось и барину. Весь дом и все знакомые Бакунина да и сам Бакунин трепетали перед всесильным Василием, который своими придирками мог извести кого хочешь.

Такое его безграничное всевластие и влияние на Бакунина на первый взгляд может показаться даже странным. Но только на первый взгляд. На самом деле именно таковы взаимоотношения настоящего барина и настоящего слуги. Мудрый Карл Иванович несомненно привел бы по этому поводу одну из русских пословиц: «Жалует царь, да не пускает псарь».

Но в силу своей мудрости Карл Иванович никогда не приводил этой пословицы. И потому что слово «псарь», имеющее оскорбительный опенок, не подходило в данном случае, и потому что Карл Иванович глубоко уважал Василия, как человека, занимавшего в доме весьма важное место. Кроме того, в годы беспечной (а порой и беспутной) молодости Бакунина Василий сыграл в его жизни особую роль. Те далекие события, можно сказать, определили судьбу Бакунина, спасли для человечества и в конечном счете сделали его тем, чем он и стал, — знаменитым явлением русского Ренессанса начала двадцатого века. Но об этих необычных событиях биографии Бакунина и Василия я расскажу как-нибудь позже.

Появление у Бакунина пристава Полуярова также требует пояснения. Бакунин сотни раз выручал его из, казалось бы, безвыходного положения, и пристав верил в него как в ниспосланного свыше спасителя. Бакунин не отказывал ему нив каких просьбах и в силу своего характера и увлеченности помогал в любых мелочах. А уж когда случались серьезные преступления, Бакунин как будто брал под свое начало департамент уголовного сыска. Конечно же, работа над гениальными сочинениями, над которыми он корпел под пристальным присмотром Василия, в этом случае замедлялась или вовсе приостанавливалась.

Именно поэтому Василий не переносил присутствия Полуярова и в конце концов запретил привратнику и швейцару Никифору впускать пристава в дом. Никакие приказы и угрозы добродушного Бакунина не действовали. Справедливо полагая, что жизнь его зависит в первую очередь от Василия и только во вторую очередь от барина, и по житейскому опыту зная, что до барина далеко, а Василий всегда рядом, Никифор общался с Полуяровым только посредством трех слов: «Барина нет дома» или двух: «Пускать не велено».