Убийство на Эйфелевой башне
Шрифт:
Пока обе дамы листали пропитанные пылью тома, Виктор подошел к конторке и склонился над газетой.
— Что скажете? Вас это не встревожило?
— Я не боюсь насекомых. Когда я был маленький, отец научил меня прихлопывать их рукой.
— Если мы купим их все, тома вашего Навери, вы сделаете нам скидку, не так ли? — проворчала графиня.
— Само собой, — отвечал Виктор, стараясь поскорее отделаться от этих книг и от нее самой.
— И прикажете доставить?
— Жозеф принесет их вам сегодня вечером, — пообещал Кэндзи, изо всех сил стараясь изобразить на лице приятную мину.
Одарив его улыбкой, графиня
— Следите за собой, а то в один прекрасный день язык сыграет с вами злую шутку!
— И тут же будете уволены! — строго отчеканил Кэндзи. — Виктор, надеюсь, завтра вы свободны, или вы забыли, что мы собираемся делать инвентаризацию? — добавил он, опуская голову.
«А не хочет ли он, чтобы меня тут не было?» — спросил себя Виктор и тут же бросился в контратаку.
— Разумеется, нет. А вы не забыли мне сказать, как сладилось дело с библиотекой на улице Одеон?
— Нет, там дорого, слишком дорого.
«Во талант, надо же, как складно врет!» — подумал Виктор.
— Пока не забыл, — продолжил он. — Не могли бы вы дать мне на время «Капричос» Гойи?
Кэндзи совсем согнулся над каталожным ящиком и ответил деревянным голосом:
— Сейчас не выйдет, я отдал его переплетчику, а у него полно заказов, скоро не ждите.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Понедельник 27 июня, утро
Вчерашний день выдался утомительным: инвентаризация в магазине, сортировка новых приобретений. «Эдак философом станешь, — заметил Кэндзи. — Сегодня только и говорят, что обо всех этих книгах, а завтра, глядишь, они лежат на лотках у набережной, и никто их не берет…» Охая от прострела в пояснице, Виктор в который раз шагал по улице Круа-де-Пти-Шам, мимо нескольких торговок, кативших по мостовой телеги с зеленью. Невзирая на сохранившуюся с минувшего вечера усталость, он помнил обещание, данное Мариусу, — написать литературную хронику и маленький анонс, — и все это только в надежде увидеть Таша. К тому же воображение работало исправно, и он вполне мог рассчитывать, что ему удастся проявить некое подобие виртуозности пера. «А не начать ли мне самому писать книги?» — подумал он, перечитывая статью. Но тут же вспомнил слова Кэндзи: «Эдак философом станешь…»
Духота усиливалась — собиралась гроза, — и он на мгновение остановился перед цветочным магазинчиком, в котором две женщины расставляли гвоздики в вазах. Если он не встретит Таша в газете, можно принести цветы прямо к ней домой и оставить у дверей с маленькой смешной записочкой, в которой будет приглашение к обеду. «Нет, дурень эдакий, ты постучишь, и уж тогда…» Он пожал плечами. Мечтать о таких перспективах было слишком рано.
В газете царила суматоха, а Эдокси Аллар и Исидор Гувье, замерев, стояли возле линотипов и следили за каждым движением наборщиков.
Виктору пришлось хлопнуть Гувье по плечу, чтобы на него обратили внимание. Старик поднял к нему бульдожье лицо с круглыми глазами, и пышные усы над погасшей сигарой слегка дрогнули.
— Ах, здравствуйте, мсье Ленуар!
— Легри.
— Простите, такая тут работенка — голова идет кругом. Эдокси…
Секретарша,
— Пойду добивать хронику, — заявила она папаше Гувье, который ее не слышал.
Она отошла к боковой двери, повернулась и посмотрела на Виктора таким взглядом, точно, разглядывая на витрине товар, составила о нем определенное мнение. Коснувшись своих волос цвета воронова крыла, другой рукой потеребив приколотую на груди брошку, она замерла на пороге. Почувствовав, что на него смотрят, Виктор, в свою очередь, тоже уставился на нее. Секретарша изобразила робкое подобие улыбки и улетучилась, как испуганная девственница.
— Хотите, я вам объясню? — бормотал папаша Гувье. — Вот, взгляните, этот кусок мрамора — не что иное, как поверхность для заливки шрифтов. В нем четыре формочки по размерам газетного листа. Внутри этих формочек — отвесные свинцовые штырьки, а на них большие буквицы и оттиски рисунков.
Виктор рассеянно смотрел, как метранпаж несколько раз повернул ключ, чтобы заблокировать движение отвесов, и формочки поползли под пресс. Папаша Гувье откашлялся:
— Так, а теперь берем сырой картонный макет и накладываем на…
— Мариус здесь? — перебил его Виктор.
— Минутку, я еще не закончил, — проворчал старик. — Картонный макет выходит из-под пресса сухим, видите? И в него глубоко впечатана страница. А сейчас пройдем через двор и отнесем это к печатнику. Там Клюзель, он вместо Бонне, тот ушел на прием в честь принца Уэльского. Идемте со мной!
Опираясь на ротационную машину, в английском костюме, Антонен Клюзель, покусывая гаванскую сигару, придирчиво просматривал передовицу.
— Основное блюдо первосортное, я про эту парочку трупов, тут ничего не скажешь, мы оказались на высоте! — бросил он Виктору, который, не говоря ни слова, протянул ему две странички литературной хроники.
Клюзель пробежал листки глазами, выдавил смущенный смешок, выплюнул сигару на пол и раздавил носком ботинка.
— Блистательная диатриба против ссор между представителями разных направлений, очень забавно, вы удачно обыгрываете «куриную шейку» и «Панамский перешеек», а также сочетаете литературные «измы» и «ставить друг другу клизмы». Но увы, слишком поздно печатать это в сегодняшнем выпуске, статья может выйти только завтра.
— Тогда прилепите к ней вот это.
Клюзель бросил взгляд на маленькое объявление.
— Чудесно, чудесно, Эдокси откроет вам счет!
— Есть новости?
— Навалом! Установили личность человека, который умер на колониальной выставке: Кавендиш, американец. Тоже от укуса пчелы. Гувье осаждал префектуру, но его связи нам ничего не дали. Полиция в рот воды набрала, совсем как наши армейские генералы! Всем выгодно придерживаться версии пчел-убийц. А знаешь, эти медоносицы очень даже изящные!