Убийство на пивоварне. Дело мерзкого снеговика
Шрифт:
На мрачном лице Герберта Каммисона возникло выражение недоумения и еще больше усилилось, когда через слегка приоткрытую дверь он услышал, как Найджел набрал еще один номер и сказал:
– Миссис Баннет у себя?.. Благодарю вас. Это говорит мистер Стрэнджвейс. Один момент… А кто вы?.. О, кухарка миссис Баннет? Ну, если бы вы могли ответить на мои вопросы, то, возможно, не пришлось бы беспокоить вашу хозяйку… Да, я связан с полицией. В ночь ограбления, вы помните, в субботу, миссис Баннет обмолвилась насчет пропавшей еды… Да, конечно, весьма смехотворно. Хлеб
Когда Найджел повесил трубку, доктор Каммисон тихо прикрыл дверь своего кабинета. Затем, нахмурившись, встал посредине комнаты. Он все еще продолжал так стоять, когда минутой позже зазвонил дверной звонок. Герберт направился к двери.
Снаружи стоял Габриэль Сорн.
– Могу я видеть мистера Стрэнджвейса? – спросил он.
Глава 14
Зверь – вот цель твоей охоты!
Можно сказать, что с этого визита Габриэля Сорна началась последняя глава дела Баннета. Именно последняя, ибо вынужденное признание убийцы можно считать всего лишь эпилогом. Эта последняя глава – достойная кульминация предшествующих событий, настолько мрачных, отвратительных и обескураживающих, что с полным правом можно предположить – их завершение никоим образом не станет ординарным.
Эта ночь с понедельника на вторник была знаменательна не только поимкой хладнокровного и чудовищно изобретательного убийцы. Этой ночью, возможно, впервые имел место случай, когда плотного сложения полицейский едва не лишился чувств, и вовсе не от потери крови. Кроме того, в эту ночь Габриэлю Сорну выпала честь, скорее всего, в первый и последний раз в жизни – проявить отвагу, иначе эта ночь могла бы стать свидетельницей полного разрушения пивоварни Баннета, гибели нескольких уважаемых граждан Майден-Эстбери и Найджела вместе с ними.
Итак, в девять двадцать Габриэль Сорн, заявивший Каммисону, что он хотел бы поговорить с Найджелом, был проведен в его комнату. Молодой человек, как заметил Найджел, находился во власти с трудом подавляемых эмоций: его левое веко спазматически подергивалось от нервного тика, ершистость и импульсивность манер проявлялись даже ярче, чем прежде. Сорн уселся на стул, сцепив руки так, что костяшки пальцев побелели, словно он находился в кресле дантиста и перед его глазами маячило зубное сверло. Но Найджел был слишком занят анализом такого поведения Сорна, чтобы испытать к нему жалость или отвращение.
– Не нашли еще убийцу? – спросил Габриэль.
– Полиция, как я понимаю, уверена в скором его аресте, – отозвался Найджел.
– И вы уверены? В ваших устах это прозвучало так, будто вы скорее сомневаетесь.
Последняя часть фразы прозвучала тоже как вопрос, но Найджел не стал на нее реагировать. Лучший способ разговорить кого-то – это ему было хорошо известно – помалкивать самому, вынуждая другого
Спустя секунд десять Сорн не выдержал:
– Так как насчет вас лично? Есть ли у вас своя версия насчет того, кто убийца?
– Нет у меня никакой версии, – мягко ответил Найджел, затем, внезапно подняв светло-голубые глаза и пристально глянув на Сорна, добавил: – Видите ли, я знаю, кто убийца.
Руки Сорна конвульсивно дернулись, движение, которому он попытался придать видимость жеста.
– Вы?.. Ох, ну и ну. Это именно то, что я и предполагал.
Найджел вновь погрузился в молчание, так действующее на нервы его собеседнику.
– Ну, проклятье, – вырвалось наконец у Сорна, – почему же вы не арестуете его?
– Возможно, мне не хватит доказательств, чтобы убедить полицию. И опять же, может, я точно не знаю, где он сейчас.
Габриэль Сорн это проглотил не разжевывая. Затем, явно пытаясь собраться с мыслями, с напускной небрежностью произнес:
– Могу спросить? Убийца я?
– Вам лучше знать, мистер Сорн. Кому как не вам знать.
Габриэль издал короткий странный смешок, в котором прозвучала искренняя насмешка.
– …Потому что если я и есть он и если вы… как только что намекнули… пока еще не поделились этим с полицией, в моих интересах всадить нож в вашу мужественную грудь как можно скорее. Что теперь скажете?
– Ну это вряд ли. В конце концов, Каммисон и, предположительно, служанка знают, что вы в моей комнате. Нет, я назвал бы такое поползновение чистым безумием с вашей стороны.
– Каммисон? Да. – Сорн немного откинулся на стуле. – Я вот думаю о моей матери. Знаете, она горда. Горда и бедна. Кровь графов, как мне стало известно из достоверных источников, течет в венах Сорнов… конечно порядком разбавленная. Вот я и размышляю, не слишком ли она горда, чтобы согласиться взять деньги Юстаса?
– Если откажется, поступит плохо по отношению к вам.
– Да. Понимаете, ее согласие дало бы мне возможность бросить пивоварню и посвятить себя всецело поэзии. Несомненно, вы сейчас думаете: «Упаси нас боже от этого!» – Добавил он, как бы защищаясь.
– О нет. Ничуть! Я сказал бы, что вы пишете хорошие стихи. У вас был верный стимул: «Мы познаем в страданиях» и все такое.
– Премного благодарен, – огрызнулся Сорн весьма нелюбезно. – Я сюда явился не за моральной поддержкой.
– Но не просто же так, а зачем-то? Мелочь, возможно, но стоящая того, чтобы ею заняться. Помимо того, конечно, чтобы пронзить ножом мою грудь.
Габриэль Сорн некоторое время молчал. Затем, не поднимая глаз, проговорил:
– Я пришел рассказать вам одну историю. Да вот только не знаю, поверите ли вы в нее.
– А вы попробуйте.
– Как полагаю, шутливый тон – это ваш метод? Ну да ладно, попробую. История короткая. Полчаса назад мне позвонила одна особа и попросила меня подъехать на машине в полночь на проселочную дорогу, которая ведет через Хонейкомб-Вуд на лондонское шоссе.