Убийство на пляже
Шрифт:
— Нет. Не напрямую. Я просто обладаю верой в то, что он укажет мне путь.
— А вот со мной такое происходит, и я все пытаюсь как-то осмыслить это. Я слышу голос, в моей голове. И он передает мне послания. У меня было послание от Дэнни, и я должен был передать его Бэт Латимер. — Он издает короткий горький смешок. — Вот видите, когда произносишь это вслух, звучит как бред сумасшедшего. Но ведь в Библии полно говорящих ангелов и всего такого, верно?
— В общем, да, есть немного.
Как ни пытается Стив, ему не удается заметить, чтобы Пол усилием воли пытался сохранить серьезное выражение лица.
— Но я все время задумываюсь: что,
Пол присаживается рядом с ним.
— Кому вы рассказывали об этом?
— Полиции. Бэт. Теперь вот вам.
— А как насчет того, чтобы проконсультироваться у врачей?
Конноли закатывает глаза.
— Ручаюсь, мы оба знаем, где это для меня закончится, если я пойду с такими разговорами к доктору. Я думал, хоть вы меня поймете. — Его явное разочарование сменяется обвинительными нотками в голосе. — Я думал, что мы с вами оба слышим голоса, не принадлежащие живым людям.
— Мне жаль вас разочаровывать, — терпеливо говорит Коутс. — Вы за этим сюда пришли?
— Нет. Я пришел помолиться. Голос умолк. Поэтому я молюсь, чтобы он вернулся. Потому что я нужен им: полиции, семье Дэнни. Если бы я получил еще одно послание, я смог бы переубедить их. Я бы помог им распутать это дело. — Взгляд его тускнеет. — Но я ничего не слышу. И это пугает меня. Что, если я с самого начала все это себе выдумал? Что, если я ошибался? Тогда получается, что я — лжец? Если я не услышу это снова, кто я тогда?
Преподобному сказать на это нечего. Он теряется, что так для него не характерно.
48
Стрелки на часах в кабинете Харди показывают шесть, и в кои-то веки отдел уголовных расследований пустеет вовремя. Один счастливый мерзавец — тихий констебль, фамилию которого Харди никогда не мог запомнить, — сегодня уходит из их команды, и все идут с ним, чтобы выпить за его будущее «после Бродчёрча».
Поскольку время неумолимо уходит, Харди многих из них оставил бы, но Миллер настаивает, что вечер, проведенный вместе в пабе, придаст команде новый моральный импульс, который им так необходим на последние дни, когда будет много сверхурочной работы. Командный дух находился у них на низком уровне, и в таких условиях у Харди нет особого выбора, кроме как согласиться на это. Впрочем, сам он к ним присоединиться отказался. Вместо этого, когда Миллер заскакивает к нему в кабинет, он дает ей сорок фунтов на выпивку для всех и смотрит, как они направляются в паб, со смешанным чувством облегчения и безысходности.
Когда он убеждается, что остался совершенно один, то вытаскивает свой телефон и кладет его на стол перед собой. В каком-то смысле этот звонок ему сделать сложнее, чем допрашивать убийц или требовать для кого-то смертного приговора. Он унижен собственным страстным желанием услышать голос Дейзи, ее живой голос, а не бодрое приветствие автоответчика голосовой почты. Он смотрит на мобильный, желая, чтобы он сам позвонил, высветив ее обратный номер, и избавил бы его от ожидаемого отказа. Он представляет себе, как монитор начинает мигать ее фотографией, чувствуя себя глупо от такого потворства своим желаниям. Она не звонила шесть месяцев, с чего бы ей звонить ему теперь? Если бы желания осуществлялись, он разговаривал бы с ней каждый день.
Он
— Хай, это я, — начинает он. Даже ему самому попытка сказать это беззаботным тоном кажется неубедительной, тем не менее он упорно продолжает: — Как всегда, проверял, не было ли от тебя сообщения. Послушай, если будет возможность, позвони мне. На этот раз было действительно уж очень долго… Я хочу сказать, что знаю, ты занята — дом, школа и… и все остальное, чем ты занимаешься. Но… Я правда думаю о тебе. Каждый день. Прости, и не нужно раскисать, я тебя предупреждаю. — Он отчаянно пытается подобрать правильные слова. — Мы могли бы пообщаться через видеозвонок, верно? Я бы очень хотел. Ты можешь стать первым человеком, с которым я говорю по видео. Пока ты еще не забыла, как я выгляжу. Дальше подпись — твой папа. Я люблю тебя, дорогая моя. Пожалуйста, — на этом слове голос его ломается, — позвони мне.
Он кладет телефон на стол, чувствуя себя очень несчастным. Не в состоянии сидеть на месте, он отправляется в тур по офису, выключая принтеры, надевая колпачки на брошенные ручки и раскладывая файлы на столах под правильным углом. Закончив обход, он подходит к рабочему стенду операции «Когден». Уголок школьной фотографии Дэнни начал сворачиваться. Под снимком в рамке зафиксированы непреложные факты смерти — дата, время, место, но на остальной части этой лекционной доски царит беспорядок: много раз стертые и переписанные списки подозреваемых и всевозможные далекие от действительности теории.
— Я не могу этого сделать, — слышит Харди свой голос со стороны, и за этими словами следует вызывающая агонию боль, как будто громадный кулак сжимает его сердце до точки, когда оно готово взорваться.
Он пятится, бьется о стену и беспомощно сползает по ней на пол. Он старается принять положение, которое очень любил в детстве: колени прижаты к груди так плотно, что можно положить на них подбородок. Опыт подсказывает ему, что в такой позе он может находиться часами. Харди сидит неподвижно посреди развалин своего расследования, пока его пульс не возвращается к своему нормальному на сегодняшний день ритму. Ко времени, когда он поднимается, — с легким головокружением и хрустом в суставах, — на улице уже темно.
49
Том Миллер находится в спальне один и не может остановиться ни на одном занятии. Он уже поменял книгу на журнал, журнал — на игровую приставку «Нинтендо», но даже это не может удержать его внимание в фокусе. Сейчас середина второй половины дня, то самое дурацкое время, когда уже слишком поздно, чтобы вклиниться в чьи-то планы на сегодня, и слишком поздно, чтобы договариваться о встрече после вечернего чая. Впрочем, сейчас допоздна все равно никого из дому не отпускают.
Раздающиеся снизу звуки — работающий детский канал по телевизору и шум загружаемой посудомоечной машины — говорят ему, что Фред и Джо дома. Со смиренным выражением на лице он проверяет, стоит ли на парковке перед домом мамина машина. Ее нет, однако он видит там нечто, отчего мгновенно возвращается к жизни. Он несется по ступенькам лестницы быстрее, чем скейтборд по рампе, и через считаные секунды выскакивает на улицу. Джо, который вытирает детский стул для кормления в кухне, не замечает его ухода. Только Фред видит, как он уходит.