Убийство по переписке
Шрифт:
Кроу вошёл в гостиную. Увидев его, Мел захлопнул блокнот и уронил карандаш. Тот закатился под барную стойку.
– Валяешь дурака? – спросил Кроу.
– Я всё сделал! – возмутился Мел, пытаясь дотянуться до карандаша, рука не пролезала.
– Что узнал? – Кроу приподнял стойку.
Мел схватил карандаш.
– Много всякого.
– Рассказывай.
– У Сэма куча долгов. Поговорил с букмекером, нашёл его офис на соседней улице. Парень – их постоянный клиент. Задолжал приличную сумму, отдавать не спешит.
– Он где-нибудь работает?
– Служил клерком.
– Что ещё раскопал?
– Узнал про отца Дороти. Он ушёл на войну и не вернулся, пропал без вести. Бывших жильцов тоже нашёл. Справился у торговки, её лавка напротив дома Максвеллов. Дочь Гибсона дружит с женой мясника, его магазин – на той же улице. Застал её дома, она дала адрес.
– С Фионой о встрече договорился?
– Да! Мы проговорили десять минут.
– Так долго? О чём?
– О вас, – буркнул Мел. – Пересказать?
Кроу помотал головой и нахмурился, скривив губы, будто его угостили какой-то гадостью.
– Она ждёт нас обоих, – добавил Мел чуть веселее. – В среду на следующей неделе. Раньше не сможет. Сначала – похороны Дороти, потом собирается к матери.
– Значит, успеем съездить в Мельбурн, надо разобраться с адресатом. Закажи билеты.
– Но это же старик. Вряд ли Дороти писал он.
– Если так рассуждать, и Дороти не та, кому писали. Хотя теперь есть сомнения.
– Какие?
– Её отравили таллием.
У Мела перехватило дыхание.
– Ого! А Райдер знает?
– Да.
– Значит, работаем вместе?
Кроу неохотно кивнул.
Поезд медленно тронулся и начал набирать скорость. Мел лёг, отвернувшись к стене. Всего через каких-то две минуты его дыхание стало едва заметным.
Кроу сидел напротив с книгой в руках. Ненавистный стук колёс выколачивал из него силы. Долбил и долбил, не давая справиться с болью. Пытаясь её унять, Кроу цеплялся взглядом за строки, но те расплывались, смысл прочитанного ускользал.
Свет ночника резал глаза. Позволив векам сомкнуться, Кроу погрузился в гудящую темноту. Мрачные образы заполняли её, поднимаясь из памяти. Гул стремительно нарастал, становился грохотом взрывов. Сквозь него пробивались вопли людей, их серые лица были измазаны землёй и кровью. Тех, что явились первыми, Кроу знал хорошо, помнил облик каждого до мелочей. Другие – совсем незнакомые – давили бесконечной виной. Лежали вдалеке, сливаясь в грязно-лиловое месиво.
Его трясло. Холод шёл изнутри, усиливался с каждым ударом сердца. Воздух наполнился вонью. Её никак не могло быть в купе, но она вызывала тошноту, делая дыхание мучительным.
Он мог распахнуть глаза, попытаться скинуть видение. Но продолжал покорно тонуть. И всего за миг до того, как оборвётся связь с реальностью, потянул себя обратно. Ринулся сквозь морок что было сил. Не чувствуя смысла, ни малейшего желания вернуться. Боль помогла ему – накатила девятым валом. Он открыл глаза, судорожно вдохнул. Мёртвые лица зависли в воздухе, но свет ночника поглощал их одно за другим.
В эту игру на грани безумия он играл не первый раз. Балансировал на краю внутренней пропасти,
Он прижался затылком к стене, в надежде хоть на секунду ослабить боль и вспомнил слова мисс Гиллард. Тогда, у неё на приёме, Кроу посчитал их странной идеей, какие осеняют врачей, когда вылечить пациента невозможно. Он слышал подобное не раз. Но никто ещё не говорил так уверенно, как мисс Гиллард. Почему бы не сделать то, что она предложила? Хуже точно не станет.
Найти часть тела, до которой не доставала боль, оказалось непросто. Но всё же такая была, и не одна. Пальцы рук почти не участвовали в общей симфонии, если не сжимать их настолько сильно.
Кроу разжал кулаки. Посмотрел на свои ладони, только сейчас осознав, насколько они ледяные. Увидел тёмные полосы – застарелые следы от ногтей. От злости на самого себя его окатило жаром. Продолжит так издеваться над своими руками, о музыке можно забыть! Это его добьёт. Зачем тогда тянуть?
Он сосредоточился на суставах, сгибая и разгибая их – это захватило всё его внимание. Но боль в голове не сдавалась, хотя и стала немного слабее.
Кроу выключил свет и лёг. Провёл ладонью по стене, ощущая её прохладную гладкость. В темноте чувства острее, но, если закрыть глаза, можно опять провалиться. Он сомкнул их, не переставая думать о руках и музыке: та заиграла в голове, следуя движениям по-прежнему гибких пальцев. Кроу перебирал ими, едва касаясь груди.
Колёса стучали и стучали, вагон размеренно качался, минуты лениво текли, сливаясь в часы.
В три пятнадцать ночи поезд остановился на станции. Поспешный топот в коридоре прервал спокойный сон Мела. Какая-то злая мамаша ругалась, подгоняя дочь. Девчонка забыла в купе игрушку и разревелась.
Проводник шёпотом умолял обеих говорить потише.
Мел поднялся на локте, чтобы посмотреть в окно. Глянул на Кроу и полностью проснулся. Он спит! Такого в их поездках ещё не бывало. Обычно уткнётся в книгу и читает всю ночь. Или сидит, окаменев от тёмных мыслей, пока те бродят по его лицу.
А тут нате вам – вытянулся, будто мертвец, руки сложил на груди. Даже истошный плачь девчонки его не разбудил. Испугавшись своих мыслей, Мел прислушался. Вроде дышит… Точно дышит.
Колёса продолжили свой перестук. Мел лёг, уставился в темноту и стал размышлять, но от уютного звука его глаза слишком быстро слиплись.
Ранним утром Кроу и Мел вышли на перрон Спенсер-стрит. Мельбурн, как угрюмый старик, встретил их неприветливым холодом.
Но уже в следующий миг всё изменилось. Солнце полыхнуло на горизонте. Пробежалось лучами по стылой синеве, словно пианист по клавишам, решив сыграть что-то лёгкое и светлое. Сумрак встрепенулся разбуженной птицей и мгновенно исчез, оставив едва ощутимую тревогу.