Убийство под аккомпанемент
Шрифт:
— Кое-что.
— Он безумно привлекателен.
— В каком смысле?
Фелиситэ с улыбкой тряхнула головой.
— От него со мной такое творится, ты, моя дорогая Лайл, даже вообразить себе не сможешь.
— Он, случаем, не ловелас, ну, из тех, что прыгают с цветка на цветок?
— Да прыгай он хоть как мячик в пинг-понге, а я и глазом не моргну. Для меня он просто рай, нет, самый настоящий рай.
— Ну же, Фэ, — пожурила Карлайл. — Все это я уже слышала. Где тут подвох?
Фелиситэ глянула на нее косо.
— О чем ты? Какой подвох?
— В твоих молодых людях всегда есть подвох, дорогая, когда ты ими так бредишь.
Встав,
— Когда англичане говорят «ловелас», — свысока пояснила она, — то неизменно подразумевают человека, в ком больше шарма и меньше gaucherie [9] , чем в среднем англичанине.
9
Неуклюжесть (фр.).
— Не могу с тобой не согласиться, но продолжай.
— Конечно, я с самого начала знала, что мама станет дьявольски упираться, — высокомерно заявила Фелиситэ. — C’la va sans dire. [10] И не отрицаю, Карлос чуточку сложен. Слова «это сущий ад, но того стоит» довольно точно описывают ситуацию на данный момент. Но я этого боюсь, правда-правда. Как мне кажется.
— А мне нет.
— Да нет же. — Фелиситэ яростно затрясла головой. — Я обожаю скандалы. Я выросла на скандалах. Вспомни Джорджа. Знаешь, если честно, то, думаю, с Джорджем у меня больше общего, чем было бы с моим родным отцом. По всем рассказам, папа был чересчур range. [11]
10
Само собой разумеется (фр.).
11
Упорядоченный (фр.).
— Тебе и самой чуточка упорядоченности не помешала бы, старушка. А в чем Карлос сложный?
— Ох, он ревнив, как любовник из испанского романа.
— Не читала ни одного испанского романа, если не брать в расчет «Дон Кихота», и, уверена, ты тоже. Что он делает?
— О Господи, все. Приходит в ярость и в отчаяние, посылает ужасные письма специальной почтой. Вот и сегодня я получила сущий бред a cause de… [12] ну, a cause de на самом-то деле сущего пустяка.
12
Из-за (фр.).
Замолчав, она глубоко затянулась. Карлайл вспомнились сердечные излияния, которые обрушивала на нее по секрету Фелиситэ в те времена, когда училась в монастырской школе, по поводу, как она выражалась, «своих завихрений». Был учитель музыки, который, по счастью, отверг Фелиситэ, и студент-медик, который не отверг. Были братья других девочек и актер, которого она попыталась подстеречь на благотворительном утреннике. Был мужчина-медиум, которого нанял лорд Пастерн в свой спиритуалистический период, и прохиндей-диетолог. Собравшись с духом, Карлайл выслушала нынешнее излияние. По всему выходило: назревает
13
Кризис (фр.).
— …на самом деле, — говорила Фелиситэ, — я даже улыбки ни одной живой душе не бросила, а он уже хватает меня за руки и награждает самым вопиющим взглядом, который начинается у подошв и поднимается к твоему лицу, а после отправляется в обратный путь. И дышит громко, сама знаешь как, — так и пыхтит носом. Не буду отрицать, в первый раз было довольно забавно. Но когда он прослышал про старину Эдварда, мне стало — и до сих пор, надо сказать, остается — не до шуток. И в дополнение ко всему crise.
— Как, еще один кризис? Но какой? Ты не объяснила…
Впервые вид у Фелиситэ сделался чуточку смущенный.
— Он нашел письмо, — выдавила она. — В моей сумочке. Вчера.
— Не хочешь же ты сказать, что он рылся в твоей сумочке? И Бога ради, какое письмо? Ну же, Фэ!
— Не сомневаюсь, тебе этого не понять, — высокомерно ответила Фелиситэ. — У нас был ленч, а у него кончились сигареты. Я отошла припудриться и сказала, пусть возьмет в моем портсигаре. Письмо зацепилось за портсигар, когда он его доставал.
— А он… не важно, что за письмо?
— Знаю, ты сейчас скажешь, что я сошла с ума. Это был черновик письма, которое я послала кое-кому. В нем немного говорилось о Карлосе. Когда я увидела у него в руке письмо, я была жутко потрясена. Я сказала что-то вроде: «Эй, тебе нельзя его читать», и тогда Карлос, разумеется, тут же его вскрыл. Он сказал: «Так».
— Что «так»?
— Само по себе «так». С ним такое бывает. Он латиноамериканец.
— Я думала такое «так» у немцев.
— Какая разница, меня оно все равно пугает. Я занервничала, начала лепетать, попыталась свести все к шутке, но он сказал, что либо может мне доверять, либо нет, а если может, то почему я не разрешаю ему прочесть письмо? Я совершенно потеряла голову и выхватила письмо, а он зашипел. Мы были в ресторане.
— Господи Боже!
— Ну да, знаю. Очевидно, он собирался поднять ужасный шум. И в результате самым лучшим, единственным выходом показалось отдать ему письмо. Я дала ему письмо с одним условием, что он не станет его читать, пока мы не вернемся в машину. Дорога домой была чудовищной. Просто чудовищной.
— Но можно спросить, что было в письме и кому оно было адресовано? Ты сбиваешь меня с толку, Фэ.
Последовало долгое неловкое молчание. Фелиситэ закурила новую сигарету.
— Ну же, — подстегнула наконец Карлайл.
— Так уж вышло, — надменно объявила Фелиситэ, — что оно было обращено к мужчине, которого я на самом деле не знаю и у которого я просила совета о нас с Карлосом. Профессионального совета.
— О чем ты! Он священник? Или юрист?
— Не думаю. Он написал мне премиленькое письмо, и мое было ответом на то, с благодарностью. Карлос, конечно же, решил, что я писала Эдварду. А самым худшим, с точки зрения Карлоса, было то место… со словами: «Полагаю, он дико приревновал бы, если бы узнал, что я вам так запросто написала…» Едва он это прочел, как прямо-таки ходуном заходил. Он…