Убийство Роджера Экройда
Шрифт:
— Это действительно серьезно? — спросил я.
Он кивнул.
— На этот раз я совершенно один, — сказал он спокойно.
Необычная серьезность его голоса убеждала меня в том, что он говорит правду. Нужно многое, чтобы Ральф стал серьезным.
— В самом деле, — продолжал он, — я не вижу выхода… Будь я проклят, если я его вижу.
— Если я смогу помочь… — предложил я неуверенно.
Он решительно покачал головой.
— Вы очень добры, доктор. Я не могу позволить себе впутывать вас в это дело. Я должен действовать один.
С минуту он молчал,
— Да, я должен действовать один.
Глава 4
Обед в Фернли
Около половины восьмого я позвонил в парадное Фернли. Дверь тотчас же открыл Паркер, дворецкий.
Вечер был прекрасный, и я предпочел пройтись пешком. Я вошел в просторный квадратный холл, Паркер помог мне снять пальто. В это время секретарь Экройда, приятный молодой человек по имени Реймонд, с бумагами в руках проходил в кабинет хозяина.
— Добрый вечер, доктор. Пришли обедать? Или это профессиональный визит?
Второй вопрос был, вероятно, вызван тем, что он увидел, как я поставил на дубовую кушетку свой черный саквояж.
Я объяснил, что в любой момент ожидал вызова по случаю родов и поэтому пришел, готовый к срочному вызову. Реймонд кивнул и пошел дальше, бросив через плечо:
— Проходите в гостиную. Дорогу вы знаете. Дамы сейчас придут. Мне нужно только отнести эти бумаги мистеру Экройду. Я доложу ему, что вы уже здесь.
С появлением Реймонда Паркер ушел, и в холле я остался один. Я поправил галстук, посмотрел в большое зеркало и через всю комнату направился прямо к двери, которая, как я знал, вела в гостиную.
В тот момент, когда я поворачивал ручку, изнутри послышался звук, — как мне показалось, звук опущенной оконной рамы. Я отметил это совершенно подсознательно и в то время не придал этому никакого значения.
Отворив дверь, я вошел и чуть не столкнулся с мисс Рассел, как раз выходившей оттуда. Мы оба извинились.
Я обнаружил, что впервые смотрю на экономку оценивающим взглядом, думая о том, насколько же красива она была раньше, если красота ее сохранилась и поныне. Седина не тронула ее темные волосы, и если бы у нее всегда был румянец, как был он у нее в эту минуту, строгость ее облика не была бы столь заметна. Я невольно отметил, что она вошла снаружи, так как дыхание ее было учащенным, и казалось, что перед этим она бежала.
— Боюсь, что я пришел на несколько минут раньше, — сказал я.
— О! Не думаю. Сейчас уже половина восьмого доктор Шеппард.
Она несколько помедлила, а затем заметила:
— Я не знала, что вы сегодня у нас обедаете. Мистер Экройд не сказал мне об этом.
Мне показалось, что мое присутствие здесь на обеде для нее чем-то неприятно. Но я не мог понять — чем?
— Как ваше колено? — поинтересовался я.
— Все так же, благодарю вас, доктор. А теперь мне нужно идти. Миссис Экройд сейчас придет. Я… Я только заходила взглянуть, на месте ли цветы.
Она быстро исчезла из комнаты. Я подошел к окну, удивляясь ее явному желанию оправдать свое присутствие в гостиной.
Окна
Может быть — уголь в камине? Нет, это вовсе не подходит. Выдвижной ящик бюро? Нет, не то.
Затем мой взгляд остановился на предмете, который, как я знаю, здесь называют серебряным столом. Его стеклянная крышка открывается. Через нее можно видеть содержимое стола. Я подошел и стал рассматривать находившиеся в нем вещи. Там были две или три старинные серебряные монеты, детская туфля, принадлежавшая, как утверждают, королю Чарльзу Первому, несколько китайских нефритовых статуэток и довольно много уникальных африканских вещичек.
Желая получше рассмотреть одну из нефритовых фигурок, я поднял крышку. Она выскользнула из моей руки и захлопнулась.
Я тотчас же узнал звук, который слышал. Это был звук осторожно и мягко опускаемой крышки этого самого стола. С удовлетворением проделал я два или три раза эту операцию. Затем снова поднял крышку, чтобы более тщательно рассмотреть содержимое.
Я все еще стоял, склонившись над открытым серебряным столом, когда в комнату вошла Флора Экройд. Флору Экройд многие не любят, но никто не может не восхищаться ею. А для своих друзей она просто очаровательна. Прежде всего, поражает ее необыкновенная красота. У нее настоящие скандинавские светло-золотистые волосы. Голубизна глаз схожа с голубизной воды норвежских фиордов, а кожа лица — поистине кровь с молоком. У нее прямые мальчишеские плечи и узкие бедра. А великолепное здоровье может служить приятным утешением медику, утомленному своими пациентами. Простая английская девушка… Я рискую показаться старомодным, но подлинная красота заставляет сердце биться чаще.
Флора присоединилась ко мне и, разглядывая содержимое серебряного стола, выразила еретические сомнения относительно того, носил ли когда-нибудь король Чарльз Первый детские туфли.
— И вообще, — продолжала Флора, — вся эта никчемная и пустая возня вокруг вещей из-за того лишь, что их кто-то носил или пользовался ими, сдается мне обыкновенной чепухой! Сейчас ведь их никто не носит и никто ими не пользуется. Перо, которым Джордж Элиот написала «Мельницу на Флоссе», в конце концов, только перо и ничего более! А если действительно кто так уж любит Джордж Элиот, пусть купит себе «Мельницу на Флоссе» в дешевом издании и читает.
— Вы, наверное, никогда не читаете таких несовременных книг, мисс Флора?
— Вы ошибаетесь, доктор Шеппард. Я люблю «Мельницу на Флоссе».
Мне было очень приятно услышать это. То, что в наши дни читают молодые женщины и чем они откровенно восхищаются, меня просто пугает.
— Вы меня еще не поздравили, доктор Шеппард, — сказала Флора. — Разве вы не слышали? — она протянула мне левую руку. На среднем пальце матово светилась искусно вкрапленная в кольцо одинокая жемчужина.
— Я намерена выйти за Ральфа, — продолжала она. — И дядя весьма доволен. Как видите, я не ухожу из семьи.