Убийство со взломом

Харрисон Колин

– А ваш род…

– Очень старинный. Один из моих предков работал с самим губернатором Пенном.

– Мало кому известно, что Декларация независимости частично базируется на Хартии вольностей, написанной Пенном, – просиял Маструд. – А вы знаете, что Колокол отлит в честь этой Хартии и надпись на нем выполнена квакером?

Питер пожал плечами. Еще в девятнадцатом веке все квакеры утратили всякое политическое влияние. И ему это было почему-то неприятно.

Маструд вытянул ящик стола и извлек оттуда какую-то подмокшую картонную коробку.

– Вы пацифист? – осведомился он.

– Это имеет отношение к моему браку?

– Нет, это я так, из чистого любопытства, – проговорил Маструд, чей рот вдруг оказался набитым свининой с рисом.

– Я считаю, что насилием проблемы не решаются. Предпочитаю действия ненасильственные.

Послышался булькающий звук – не то смех, не то фырканье.

– Как это согласуется с вашей профессией?

Говорить о своих пацифистских убеждениях и, господи боже, требовать соблюдения законности через наказание! А ведь в нашем штате применяется и смертная казнь.

– Я вполне в курсе.

– Ну так как же?

– Меня это не смущает, хотя к смертной казни я отношусь с чрезвычайной осторожностью. Возможно, в закон я верю больше, нежели в заповеди квакерской морали. Что продиктовано самой жизнью, – сказал Питер, которому этот обмен репликами не понравился.

– Ну да, католики тоже пользуются противозачаточными средствами.

– Аналогия не совсем верна.

– А вы умелый спорщик. Чего и следовало ожидать. В людях мне это нравится, в клиентах же – нет. – Открыв другой ящик, Маструд вытащил оттуда пиво. – Итак, чем занимается ваша жена?

– Заведует Центром для женщин – жертв жестокого обращения.

– Следует еще разобраться, кто из вас более обеспечен, возможно, и не вы.

– Нет, деньги там крутятся небольшие. Хоть она и заведует, и лицензия социального работника у нее имеется, все честь по чести.

– Могла бы заняться частной практикой, – решительно заявил адвокат. – Ладно, отставив в сторону профессии, расскажите мне, какое имущество вы нажили в браке.

Имеется совместное владение домом, отвечал Питер, совместный счет в банке, положенные на счет деньги, которые они копили на отпуск, небольшой, но устойчивый доход в акциях – этим занимался Питер и чрезвычайно гордился, что сумел так ловко, до смешного, распорядиться деньгами, к этому следовало прибавить машину Дженис, «форд», компьютер, драгоценности и т. д. Вместе с произведенной оценкой дома набежит несколько сотен тысяч долларов.

– Обычная для мелкого среднего класса сумма, – заключил Маструд.

Долгов у них было тысячи две – на кредитных карточках, на ежемесячно поступавших счетах плюс бесконечные выплаты по ипотеке и досадные долги за кредиты их студенческих лет. Единственным способом поделить дом была бы, конечно, его продажа.

– Хорошо. Поскольку вы так точно знаете, чего хочет ваша жена, почему вы не поделитесь со мной тем, что тревожит вас?

Питер решил высказаться откровенно.

– Я не хочу разводиться, и это, черт возьми, меня тревожит.

– Как это часто и происходит, одна сторона не хочет расторжения брака. – Маструд кивнул участливо, как и пообещал. – Из слабости, от страха, не утратив надежды, ощущая свою зависимость. Что из всего этого относится к вам, Питер?

– Ну, наверное, все перечисленное. – Он наклонился вперед. – Но думаю, у нас имеется шанс опять соединиться.

– А почему бы вам этого хотелось? – Маструд с шумом выдвинул ящик, будто именно там мог находиться ответ, и достал таблетки от изжоги.

– Потому что я, как это ни смешно, люблю ее, Маструд. Господи, до чего вы все обожаете бить по больному! Обожаете, да?

Зазвенел внутренний телефон, и Маструд, спросив у секретарши, что ей надо, сделал знак Питеру, чтобы подождал несколько минут. Питер стал думать о собственной работе, о том, что ему следовало бы сделать. В последнее время он многое упустил, не работает столько, сколько требуется, не проявляет должного прилежания, что и сказывается на результатах. Пока что, кажется, это остается незамеченным, хотя кто знает. Каждое утро в двери прокуратуры протискиваются двести с лишним юристов, и многие из новоиспеченных молодых волчат так и рвутся подняться по служебной лестнице от мелких уголовных дел к самой вершине их профессии – процессам, связанным с убийством, то есть проделать традиционный путь, который некогда проделал и он. Даже по баскетболу он знал, что каким бы трудолюбивым и преданным своему делу ни был игрок, вечно найдется какой-нибудь маньяк, который его обойдет, – есть парни, которые остаются и после тренировки, отрабатывая броски, и не успокоятся, пока не забросят мяч в корзину раз триста, которые и за завтраком не расстаются с мячом; и какой-нибудь патологически дотошный и организованный тип всегда положит на лопатки очередного мямлю юриста, только и умеющего, что рисоваться и шуршать бумажками, – прорвется сквозь толпу других игроков и обставит его в точности, как Майкл Джордан, наколовший два дня назад «Штрафников» на целых сорок восемь очков. Он был уверен, что Хоскинс пристально следит за ним и только и ждет его прокола в деле Уитлока.

Маструд бросил трубку.

– Так на чем мы остановились? Вы не хотите расставаться. – Маструд дышал тяжело, с сопением, как это свойственно толстякам. – В общем, Питер, глядя на вас, видишь, что вы молоды, честолюбивы и, судя по всему, работаете сверх

всякой меры – ведь этой манией страдает большинство двадцатипятилетних – двадцатишестилетних мальчишек, молодых юристов из Пенна, или Гарварда, или другого такого же чересчур престижного учебного заведения – лично я считаю, что Темпл и Вилланова поставляют нам специалистов ничуть не хуже, а даже и лучше: их выпускники надежнее и не такие заносчивые. Так или иначе, все вам, молодым да ранним, не терпится поскорее вскарабкаться вверх по служебной лестнице, и вы спешите, спешите к своей могиле. Каждый из вас полагает, что способен потягаться с системой, рискнуть и выиграть поединок с жизнью на ее же условиях. Я сплошь и рядом слышу одну и ту же историю и даже могу воспроизвести с листа услышанное. Желаете? – Брови Маструда поползли вверх, как будто поднялся занавес: – «Я хочу оставаться в одиночестве, чтобы чувствовать себя свободным для жизни и для работы, и в то же время желаю прочности отношений. Я хочу жить вечно, не отказываясь в то же время от наркотиков и курения до потери сознания. Мне хочется детей, но так, чтобы они не мешали работать по двадцать часов в сутки. Хочу, чтоб мой партнер был изумителен в постели и в то же время не имел ни сторонних увлечений, ни тщеславия, ни всего того, что идет рука об руку с тщеславием. Хочу удовлетворять самые больные свои фантазии, питать самую темную сторону своей души, но так, чтобы окружающие считали меня самым нормальным и здравомыслящим из смертных. Хочу, чтобы у моей супруги была доходная профессия, чтобы она была успешной в своей карьере, но сумела бы в то же самое время родить мне целый выводок прелестных, умненьких и веселых ребятишек, и чтобы дома меня всегда ждал вкусный обед. Хочу сохранить свободу для новых встреч, чтобы иметь секс с кем и когда мне вздумается, но чтобы моя жена или мой спутник жизни хранили мне верность и я мог бы продолжать получать радость от секса с нею или с ним. Хочу ухитриться стариться, не теряя ни волос, ни гибкости членов. Хочу делать постыдные вещи, не чувствуя при этом стыда. Хочу заниматься творчеством или приносить пользу людям, не жертвуя при этом собой. Хочу заработать кучу денег, не брезгуя самыми грязными, самыми подлыми способами заработка. Хочу, чтоб мои подчиненные были прилежны и были мне верны и чтобы мое начальство хвалило меня за их успехи. Что же до престарелых родителей, то пусть они живут и будут здоровы и счастливы, но пусть они все же побыстрее закруглятся, чтобы можно было унаследовать их деньги. Я хочу, чтоб дети мои постоянно чувствовали родительскую любовь, но тратить время, помогая им с уроками, я все-таки не намерен…»

– Хорошо, я уже все себе уяснил! – раздраженно прервал его Питер.

– Развод бездетной пары – это еще цветочки по сравнению с разнообразием зла, какое можно причинить ближнему. Думаю, что вы, специализируясь по убийствам, знаете это не хуже меня. Я не устаю твердить одно: не получая желаемого, всегда помни о том нежелаемом, которого ты также не получаешь. Ну а теперь, возвращаясь к вашему случаю, выскажу предположение, что ваша жена умна и красноречива, так как обычно люди склонны, выбирая себе пару, останавливаться на равных себе по уму, богатству, образованию и т. д. Оба вы люди приятные и привлекательные. Никто у вас в доме не размахивает пистолетом и не грозит покончить жизнь самоубийством, счета вовремя оплачиваются, имеется подписка на пару каких-нибудь солидных изданий, вроде «Нью-Йоркера» или «Харперс мэгезин» – журналы, читать которые у вас не хватает времени. Я прав или ошибаюсь?

– Вы правы, – ответил Питер, которого этот психологический экскурс несколько обескуражил.

– Ясно… и это означает, что вы могли попытаться прояснить ситуацию, выговорившись на консультации у психоаналитика. Позволить себе подобную консультацию вы можете, а жена как раз и занимается чем-то подобным, не правда ли?

– Двойная консультация с записью, анализ личности. Восемьдесят долларов в час. Услуга дорогая и себя не оправдывает. – Дженис настояла на подобной терапии. Он попытался быть максимально искренним, чистосердечным и слушать все, что говорилось. Он добросовестно перечислял свои грехи, подробно копался в своих недостатках перед абсолютно посторонними людьми. Он слушал, как четко и скрупулезно анализировала Дженис его неспособность понять ее и дать ей ощутить себя любимой. Во время ее речи консультанты понимающе кивали – в конце концов, все трое, она и двое консультантов, разговаривали на одном языке, используя одни и те же ключевые слова, а потом с тошнотворно добросовестной любезностью они осведомились о том, что он чувствует. Дураком – вот как он себя чувствовал за то, что позволял им лезть в его интимные дела и навязывать свое участие. Жаловаться на нее, даже с подсказки консультантов, он оказался совершенно неспособным. Просто сидел там, слушая тиканье часов, и не мог ни расплакаться, ни рассердиться, ни рассказать им, как ненавидит себя за то, что, по-видимому, доставлял ей столько страданий. Он поднял глаза на Маструда и увидел, что тот ждет от него ответа.