Убийство со взломом
Шрифт:
– О господи!
Когда оба они очутились в ванной, она улыбнулась:
– Вам здесь не место, мистер… сэр!
Она сунулась в ящик под раковиной, нашла там свой старый колпачок и противозачаточный гель. Какой-то частью сознания, чем-то в самой его глубине Питер стыдливо порадовался, что положил колпачок на место. Было ли это с его стороны коварством? Разумеется.
– Пригодится, – сказала Дженис.
– Брось это, – сказал он. – Не надо.
– Нет? – Ее взгляд затуманился, а губы радостно дрогнули.
– Ведь лучше поздно, чем никогда, верно?
Они обнялись, она поцеловала его, и он ощутил во рту вкус вина с ее языка.
– Я люблю тебя, Питер Скаттергуд, и хочу быть твоей женой, всегда
Прежде чем уйти, он покосился в зеркало в ванной, и то, что отражалось там, было прекрасно до неправдоподобия: его жена в его объятиях, длинные шелковистые темные волосы струятся между его пальцами, ее нос уткнулся в шерсть его костюма, на их щеках был румянец волнения, а еще там отражались собственные его глаза – широко распахнутые, своим сиянием спорящие с ярким светом в ванной. И разве не чудесно будет заниматься любовью, зная, что от этого может родиться ребенок? Наконец-то после тысячи тысяч их совокуплений это произойдет с ощущением возможного чуда. Как эротична такая возможность!
– Ладно, – прошептал он, еще теснее прижимая ее к себе, – пойду проверю дверь, включу отопление и свет. Я мигом!
А потом, когда он неверными шагами, словно обкурившийся, спустился вниз, ему не понравилось, как щелкнул замок на входной двери, и он вдруг вспомнил, что, проходя на лестницу мимо спальни, видел, что дверь закрыта. А минуту назад она была открыта.
Взволнованный мыслью о чьем-то непонятном вторжении, внезапно покрывшись испариной, Питер стал карабкаться по лестнице вверх, но выпитое вино кидало его от стены к стене. Он упал ничком и нелепо пополз на четвереньках, пока не добрался до верхней ступени лестницы. Увиденное заставило его замереть на месте: Дженис голая стояла перед дверью спальни, взявшись рукой за дверную ручку, стояла вся сияющая под мягким светом светильника, плечи и грудь ее золотились, соски съежились, возможно, от холода. Она стояла такая безмерно близкая ему. Он знал ее всю, знал каждую ее черточку. Вид ее наготы показался ему самой естественной и прекрасной картиной в мире.
– Моего халата нет…
Она выпятила губу в шутливо-горестной гримасе и тут же улыбнулась ему. Он не мог вымолвить ни слова, потому что знал эту улыбку и долгие недели жаждал ее – она означала, что совместная их жизнь – это драгоценность, принадлежащая только им двоим, что Дженис прощает его, прощает их обоих, что самые светлые ее надежды живы и возрождаются вновь. Она повернула дверную ручку и вошла в спальню.
Обнаженная женщина, вышедшая из спальни и захлопнувшая за собой дверь пять секунд спустя, казалось, была оскорблена сильнее всяких слов. Она лишь выпрямилась и взглянула в лицо мужа глазами, исполненными не гнева, нет, хотя, без сомнения, гнев должен был прийти потом, гнев, еще им не виданный, но чистейшего недоумения и жестокого шока. Губы ее были плотно сжаты, глаза расширены. Питеру тяжело сдавило череп – словно две сильных руки ухватили его за голову и не отпускали. Он сделал неловкий шаг к ней, шаркнув ногами по ступеням.
– Нет! – выдохнула она и выставила перед собой руки, веля ему не приближаться. И не желая его утешить.
Ни он, ни она не проронили ни слова.
Дженис удалилась в ванную. Он услышал приглушенные прерывистые звуки и опустился на ковер, догадавшись о том, что увидела Дженис. Появилась она уже в платье, с какой-то одеждой в руках, трезвая, как стеклышко и ледяная. Мелькнули, легко касаясь пола, ее сверкающие глянцем лодочки. Она быстро сбежала по лестнице и, подхватив в гостиной сумку и пальто, выскользнула из двери, в которую, не прошло еще и десяти минут, как вошла. Взревел мотор, и автомобиль сорвался с места.
Вскоре Питер встал и, шатаясь, прошел в спальню. В носу защипало от сигаретного
– Похоже, я все испортила, – донесся до него беспощадный голос Кассандры. Питер мало что соображал, он был оглушен своей виной, очевидной и не требующей ни доказательств, ни признаний.
– Пожалуйста, – пробормотал он тихо, упавшим голосом, – пожалуйста, уйди!
8
В больнице дежурная сестра велела ему подождать за дверью, пока она проверит состояние матери; она сказала, что та потеряла больше крови, чем ожидалось, из-за разросшейся опухоли. Питер взглянул на часы. Десять минут – это все, что он мог себе позволить. Новая неделя надвигалась на него, как поезд метро на станции «Маркет-стрит»: секундная вспышка огней вдали, и тут же вслед за этим восемьдесят тонн грохота и неистовства, грозящего раздавить. События субботнего вечера, считай, уничтожили для него воскресенье. Кассандра вылезла из постели, огонек сигареты проплыл в темноте. Оставаясь в дверях, решительно настроенный на уничтожение малейшего подобия романа, он щелкнул всеми выключателями, ярко осветив комнату. Она стояла голая, с тощей грудью, невеселая.
– Твоя жена очень красивая женщина, – сказала она не то виновато, не то сердито – он так и не понял этого.
Пройдя к его шкафу, она сняла с плечиков повешенное платье, опять нацепила все украшения, причесалась. Он глядел на ее мускулистые руки. Она не казалась ему привлекательной, особенно в тот момент, но все же волна неуместного сексуального желания на секунду прокатилась по нему. Кассандра обернулась и встретилась с ним взглядом. Голос ее был твердым:
– Помни только, что разочарованием это явилось для обеих женщин, не только для одной.
Он лишь ответил:
– На этот раз оставь ключ здесь.
Что она и сделала.
В воскресенье вечером местные каналы в жажде раскрутить новый поворот в деле Каротерса, вытащили на экран губернатора, который, сурово глядя в камеру, сказал о своей «особой» заинтересованности в этом деле. Находившийся в Вашингтоне окружной прокурор также был выслежен и призван к ответу, в результате чего произнес перед микрофонами несколько громких фраз насчет своей веры в сотрудников подведомственной ему прокуратуры. Вся эта шумиха была, конечно, пустой и бессмысленной, добавила еще один кружок в расходившиеся по воде круги освещения средствами массовой информации этого случая, а каждая крупица в мельницу ежедневных новостей заставляла Хоскинса вновь рвать и метать. Питер смотрел новости, лежа в постели. Как глупы и бессмысленны все эти версии и догадки! Процесс еще только начинается, а бесчисленные подлипалы уже повисли на нем мертвым грузом и хмурятся и качают головами. Возможно, скоро, как надеялся Питер, даже утром, забрезжит некий проблеск: он получит доказательство, что Джонетту Генри убил Каротерс. Сгодится даже малюсенький, с монетку след.
Ему уже час как надо было находиться на работе, но он позвонил и объяснил, в чем дело. Хоскинс был неумолим, если не сказать, подозрителен. «Скажи своим домашним, чтоб поправлялись быстрее, Питер. Губернатор не спускает с нас глаз». Как будто у их отдела убийств нет других дел и забот! Каротерсу совершенно справедливо отказали во взятии на поруки, вместо этого он был прочно взят под стражу, но Хоскинс тем не менее не унимался, вновь и вновь требуя осмотра опечатанной квартиры в Западной Филадельфии, вопя из-за баррикады своего стола на ни в чем не повинных случайных прохожих и, в общем, действуя так, словно это он пробирается из темноты к свету, тогда как на самом деле первопроходчиком выступал Питер, Хоскинс же лишь держал ему фонарь, маяча сзади на безопасном расстоянии.