Убийство в антракте
Шрифт:
Очнулся от собственного крика. В упор смотрели глаза. Эдик.
— Чего орешь? Успокойся. Санитары набегут. Поначалу здесь всех кошмары мучают.
— Извини, чертовщина снится. О, вот они, легки на помине.
В открывшуюся дверь действительно проскользнула фигурка в белом халате — розовые щечки, нежные лукавые глаза. Воздушное создание, Наташа, палатная медсестра. Следом, любопытствуя, ввалились двое санитаров.
— Успокойтесь, Кронов, не нервничайте. Идемте со мной в манипуляционную.
Пошел с радостью, лишь бы рядом звучал негромкий мелодичный
— Пожалуйста, примите лекарство. Вам уже назначен курс лечения. Это от нервов. Спать будете спокойно. Вам повезло, что наблюдаетесь у профессора, — объяснила Наташа, протягивая пластиковый стаканчик. Кронов махом проглотил пестрые таблетки и капсулы.
Возвращался с мыслями об Оле, разбуженными коротким разговором с медсестрой.
Палата-камера жила своей жизнью. В углу у окна, перемешивая спертый воздух беспорядочными жестами, Игорь загибал очередную байку. Разинув от удовольствия рты, ему внимали сельчане. Эдик, лежа на койке, в который раз листал старый «Человек и закон». Грузин о чем-то шушукался с санитаром у «кормушки». К ним Кронов не подходил. Жизнь научила не соваться в чужие дела. Приходилось укорачивать шаги, меряя и без того небольшое помещение, чтобы не попасть в пространство у двери, занятое Грузином.
Муть перед глазами появилась совершенно внезапно. Тело цепенело прямо на ходу. Подвернулась на ровном полу нога. Мышцы словно сковало незримым панцирем. И уже вовсе ничего не виделось — снежная пелена сомкнулась окончательно. Подумал бы: «навсегда» — но не стало и мыслей. Одеревенел язык, и Кронова понесло в неведомую сумрачную бездну.
На мгновение открыл глаза — снова увидел склонившегося Эдика. Смысл его слов не доходил до сознания, которое постепенно угасало...
Чувства возвращались медленно и мучительно. Проступающие сквозь мутную пелену пятна складывались в знакомые очертания. Донесся мурлыкающий тенорок Николая Арнольдовича:
— Ну, друг мой, и напугали же вы нас!
На лице Кронова всплыло жалкое подобие улыбки, но и это обеспокоило профессора.
— Не напрягайтесь. Все прошло. Вам нужно уснуть. Когда проснетесь — все будет хорошо. Вы у себя в палате, вокруг — друзья.
Тихо, ступая едва не на цыпочках, с прижатым к губам пальцем, профессор удалился, а следом и его свита. Молчание нарушил моментально подскочивший Эдик.
— Как ты? Я когда увидел — меня словно током ударило! Белее стены, конвульсии, судороги...
— Эдик, что это... было?
— Было! Это еще не конец. Таблетки! Что ты принял и сколько?
— Четыре, в стакане.
— Белые, большие, с вдавленной полоской посередине?
— Маленькие розовые.
— Да такой дозой слона можно угробить!.. Сволочи! — Эдик влажной белой ладонью отер Саше лицо.
— Запомни, эта кошачья повадка врачей рассчитана только на новичков. Я это на собственной шкуре испытал. Здесь всех берут в оборот, только не сразу. Никуда не денешься. Рано или поздно станешь роботом. Посмотри на наших селян — они же как игрушки, у которых батарейка
— Так что же делать?
Растерянность Кронова отразилась в глазах Эдика.
— Прежде всего научись прятать таблетки. Смотри — это довольно просто.
Достав из кармана три круглых шарика и бросив их в рот, Эдик сделал глотательное движение. Заходил ходуном кадык, дрогнул живот.
— Найди.
Безуспешные попытки Саши вызвали только смех. Наконец Эдик отлепил от неба серую пластинку, протянул ее Кронову. Во влажном хлебе сидели три горошины.
— Ну как, годится? Запомни: всем своим поведением ты должен показывать, что принимаешь лекарство. И Боже сохрани, если они обнаружат твою уловку. Тогда... вот тогда начнутся уколы. Как у меня. Только мне их назначили по другой причине, да и доза половинная — не знают, что таблетки в унитаз идут. Ага, вот, кажется, и по мою душу.
С лязгом отворилась дверь, и в проеме возник мордатый санитар, движением пальца маня к себе Эдика. Последнюю фразу тот договаривал уже на ходу, углом рта:
— Отдыхай, береги силы. Понадобятся. Не будет сил — от уколов вполне можно «уснуть».
«Спи спокойно, дорогой товарищ...» Эта замогильная фраза, словно бы прописавшись в палате, неотступно сверлила воспаленный мозг. Здешние медики славились умением моментально отличить симулянта от законченного психа. А что там на самом деле за диагноз, мало кого интересовало. При желании психику обследуемых ничего не стоило изменить. А в отношении симулянтов методы применялись еще более жесткие.
Кронову ничего не хотелось. Упорно пытался слепить веки, но и при открытых глазах на него наваливались видения. Сквозь тощий матрац в тело вдавливались металлические полосы «кровати», не позволяя ни на минуту забыть о том, где он находится.
Его оцепенение нарушили стоны слева. Стонал вернувшийся с укола Эдик. Он, скорее всего, был без сознания, и обитатели палаты старались неосторожным шумом не нарушить его спасительного забытья.
Слишком тонок матрац под исколотой множеством разнокалиберных игл спиной... Но есть моменты, когда этот матрац, этот блин провонявшей потом и мочой ваты превращается в орудие пытки. «Скатка»! И хотя в психушке не совершают марш-бросков с полной выкладкой, на «скатке» можно выложиться полностью.
Очнувшийся Эдик через силу повернулся к Кронову. Губы на сером, сморщенном лице прыгали от ненависти и бессильной злобы.
— Жил я, Саша, и не знал, как люди мучаются... Видал наших санитаров? Половина этих сытых скотов у кавказцев на ставке. Те платят за то, чтобы меня кончали, но не сразу. Мне еще маяться и маяться... Кладут, гады, на «скатку» лицом, ноги подтягивают сзади к спине — и киянками по пяткам! Я — боли не боюсь, но и я орал...
Не стал говорить парню Кронов, что его вопли слышны и через этаж от подвала, где обычно совершались экзекуции. Хотя, бывало, под настроение санитары баловались «скаткой» и прямо в палатах.