Убийство в доме викария
Шрифт:
Она наклонилась к картине, которая была прислонена к стене, оборотной стороной к нам, и повернула ее лицом.
Я ахнул от неожиданности. Это был портрет, писанный маслом, но лицо было исполосовано и искромсано до полной неузнаваемости. Мало того, разрезы и царапины были совсем свежие.
— Поразительно, — сказал я.
— И вы поражены, да? А как вы думаете, в чем дело?
Я покачал головой.
— В этом есть какой-то дикий вандализм, — сказал я. — И это меня тревожит. Как будто кто-то выместил на портрете зло в припадке бешеной ярости.
— И
— Чей это портрет?
— Не имею представления. Я его ни разу не видела. Весь этот хлам уже был сложен на чердаке, когда я вышла за Люциуса и приехала сюда. Я сюда никогда не ходила и даже не вспоминала про этот чердак.
— Поразительно, — повторил я.
Я наклонился, перебирая остальные картины. Там, как и следовало ожидать, было несколько посредственных пейзажей, несколько олеографий [27] и две-три репродукции в дешевых рамках.
27
Олеография — особый способ снятия копий с картин, написанных масляными красками, дающий отпечаток, более близкий к оригиналу, а также копия картины, полученная таким способом.
Ничто не могло навести нас на след. В углу стоял старинный кованый сундук, из тех, что называются ковчегами, на нем инициалы «Е. П.». Я поднял крышку. Сундук был пуст. На чердаке больше ничего интересного не было.
— Да, совершенно необычное происшествие, — сказал я. — И такое бессмысленное.
— Да, — сказала Анна. — Но я немного напугана.
Рассматривать было больше нечего. Мы спустились в ее гостиную. Она плотно затворила дверь.
— Как вы считаете, мне нужно что-то предпринять? Сообщить в полицию?
Я не знал, что ей ответить.
— Признаться, трудно сразу сказать, связано ли это…
— С убийством, — подхватила Анна. — Понимаю. Конечно, трудно. Судя по всему, никакого отношения к убийству это не имеет.
— Да, — сказал я. — Но это еще одно странное дело.
Мы оба молчали, глубоко задумавшись.
— Могу ли я спросить, какие у вас планы? — наконец сказал я.
Она подняла голову.
— Я собираюсь прожить здесь полгода, не меньше, — в ее словах прозвучал вызов. — Не потому, что мне хочется. Я в ужасе от одной мысли, что придется здесь оставаться. Но мне кажется, это единственный выход. А иначе люди начнут говорить, что я сбежала, что у меня совесть нечиста.
— Ну что вы!
— Нет, я их знаю. Особенно после того… — Она замолкла, потом продолжала: — Через полгода я выйду замуж за Лоуренса. — Она взглянула мне прямо в глаза. — Так мы решили. Дольше мы ждать не собираемся.
— Я так и думал, — сказал я.
Внезапно она разрыдалась и закрыла лицо руками.
— Если бы вы только знали, как я вам благодарна, если бы вы знали! Мы с ним уже распрощались — он готов был уехать. Мне… мне так страшно думать о смерти
— Возблагодарим Господа, — сказал я торжественно.
— Но это ничего не значит. — Она выпрямилась. — Пока убийцу не найдут, все будут думать, что это Лоуренс, — о да! Непременно будут! Особенно когда он на мне женится.
— Дорогая моя, показания доктора Хэйдока совершенно ясно доказывают…
— Какое людям дело до показаний? Они про это ничего не знают. И медицинские свидетельства никогда не убеждают никого из посторонних. Вот еще одна причина, заставляющая меня остаться. Мистер Клемент, я должна узнать правду.
Когда она говорила это, глаза ее горели огнем. Она добавила:
— Поэтому я и пригласила эту девицу.
— Мисс Крэм?
— Да.
— Значит, вы все-таки сами ее пригласили. Я правильно понял, что это ваша инициатива?
— Целиком и полностью. Да, конечно, она немного похныкала. На следствии — она была уже там, когда я пришла. Но я пригласила ее сюда специально.
— Неужели вы думаете, — воскликнул я, — что эта глупенькая девушка имеет отношение к убийству?
— Нет ничего проще, чем представиться дурочкой. Легче легкого.
— Значит, вы все же думаете…
— Нет. Честное слово, я ее не подозреваю. Мне просто кажется, что она что-то знает. Хотелось разузнать о ней побольше.
— И в первую же ночь, когда она здесь оказалась, был изуродован портрет, — задумчиво сказал я.
— Вам кажется, это она? Зачем? По-моему, это совершенно нелепо и невозможно.
— Нелепо и невозможно было убить вашего мужа у меня в кабинете, — с горечью возразил я. — Однако кто-то это сделал.
— Знаю. — Она положила ладонь на мою руку. — Как это ужасно для вас. Я очень вас понимаю, хотя мало об этом говорю.
Я вынул из кармана сережку с голубой бирюзой и протянул ей.
— Это, кажется, ваша?
— О! Да. — Она с радостной улыбкой протянула руку. — Где вы ее подобрали?
Я не спешил класть украшение в ее раскрытую ладонь.
— Если вы не возражаете, — сказал я, — я бы еще немного подержал ее у себя.
— Пожалуйста!
Она глядела на меня удивленно и пытливо. Но я не стал ничего объяснять. Я спросил, как ее денежные дела.
— Вопрос нескромный, — сказал я, — но, поверьте, я хотел бы, чтобы вы поняли его не так.
— Почему нескромный. Вы и Гризельда — мои лучшие друзья в этих местах. Еще я питаю слабость к этой смешной мисс Марпл. Люциус был довольно богат, должна вам сказать. Он разделил состояние поровну между мной и Летицией. Старая Усадьба остается мне, но Летиция имеет право выбрать мебель, чтобы обставить небольшой домик, на покупку которого ей оставлена отдельная сумма, чтобы все было по справедливости.
— А вы знаете что-нибудь о ее планах на жизнь?
Анна с шутливой гримаской сказала: