Убийство в Месопотамии
Шрифт:
Спала я плохо. Я никогда не сплю хорошо в поезде. У меня был беспокойный сон. Однако на следующее утро, когда я выглянула в окно, стоял прекрасный день, и я почувствовала интерес к людям, которых мне предстояло увидеть.
Пока я стояла в нерешительности и осматривалась, я увидела молодого человека, направляющегося ко мне. У него было круглое розовое лицо; в жизни не видела никого более похожего на молодого человека из книжек мистера П. Г. Вудхауса [5] .
– Хэлло, лоо, лоо! – сказал он. – Это вы медсестра
5
Вудхау с, Пелем Гренвилл (1881 – 1975) – английский писатель-юморист.
Снаружи нас ждал так называемый, как я узнала позднее, «станционный фургон». Он был немного похож на экипаж-линейку, немного на грузовик, немного на трамвай. Мистер Коулман помог мне в него забраться и объяснил, что лучше сесть рядом с шофером, чтобы меньше трясло.
Тряска! Я удивляюсь, как весь этот аппарат не развалился на куски. Ничего похожего на дорогу, какой-то проселок со сплошными рытвинами и ямами. Прославленный Восток в чистом виде! Как подумаю о великолепных магистралях Англии, начинает тянуть домой.
Мистер Коулман со своего сиденья позади меня все время кричал мне в ухо.
– Дорога в довольно хорошем состоянии, – в очередной раз крикнул он, когда нас так подкинуло на сиденьях, что мы чуть не стукнулись о потолок, и, очевидно, был совершенно серьезен.
– Очень хорошо встряхивается печень, – добавил он. – Вам следует это знать, сестра.
– Стимулирование печени мало мне поможет, если будет раскроена голова, – колко заметила я.
– Вы бы поездили здесь после дождя. Заносы – блистательные. То и дело летаешь из стороны в сторону.
Я не стала отвечать.
Вскоре нам пришлось переправляться через реку. Это совершалось на таком разваливающемся пароме, что, к моему удивлению – слава богу, – мы все-таки перебрались. Но окружающие, кажется, не нашли в этом ничего особенного.
Чтобы добраться до Хассаньеха, нам потребовалось четыре часа. Неожиданно для меня это оказался большой город, и с другого берега реки он выглядел очень неплохо; совершенно белый, с минаретами – он был прямо как в сказке. Но другим он стал, когда миновали мост и въехали в него; ужасный запах, развалины, грязь, беспорядок.
Мистер Коулман проводил меня к доктору Райлли, сказав, что доктор ждет меня на ленч.
Доктор Райлли был, как всегда, мил, и дом у него тоже был милый, с ванной, и все в нем было такое свежее, новое. Я с наслаждением приняла ванну и, когда привела себя в порядок и спустилась вниз, чувствовала себя великолепно.
Ленч был уже готов. Мы вошли. Доктор извинился за дочь, которая, как он сказал, всегда опаздывает. Мы только что покончили с очень вкусным блюдом – яйцо в соусе, когда она вошла, и доктор Райлли представил
– Сестра, это моя дочь Шийла.
Она поздоровалась со мной за руку, выразила надежду, что я хорошо доехала, наспех сняла шляпу, холодно кивнула мистеру Коулману и села.
– Билл, – спросила она, – что у нас нового?
Он начал ей говорить о каком-то вечере, который должен состояться в клубе, а я стала присматриваться к ней.
Не могу сказать, чтобы я ее хорошо рассмотрела; занятие для меня слишком непривычное. Девица довольно бесцеремонная, но интересная. Черные волосы и голубые глаза, бледное лицо и накрашенные губы. Речь у нее была спокойная, но не лишена саркастичности, что меня немного раздражало. У меня под началом как-то стажировалась одна девица, работала она неплохо, я это признаю, но ее манеры постоянно меня сердили.
Насколько я могла заметить, мистер Коулман был увлечен ею – неужели такое возможно! Он немного заикался, и речь его стала еще более идиотской, чем прежде. Он напомнил мне большую глупую собаку, пытающуюся угодить хозяину и виляющую хвостом.
После ленча доктор Райлли отправился в больницу, а мистеру Коулману надо было кое-что достать в городе, и мисс Райлли спросила, не хочу ли я немного посмотреть город или предпочту остаться дома. Она сказала, что мистер Коулман зайдет за мной через час.
– Здесь есть что посмотреть? – спросила я.
– Есть несколько живописных уголков, – сказала мисс Райлли, – но не знаю, понравятся ли они вам, уж очень грязные.
То, что она сказала, несколько покоробило меня. Я никогда не считала, что живописность может сочетаться с грязью.
Кончилось тем, что она повела меня в клуб, довольно приличный. Он выходил на реку, и там были английские газеты и журналы.
Когда мы вернулись домой, мистера Коулмана еще не было, так что мы сели и поболтали немного. Это было не так-то просто.
Она спросила, знакома ли я уже с миссис Лейднер.
– Нет, – сказала я. – Только с ее мужем.
– О, – сказала она. – Интересно, что вы о ней думаете?
Я ничего на это не ответила, а она продолжала:
– Мне очень нравится доктор Лейднер. Все его любят. Я подумала, что это все равно что сказать: «Мне не нравится его жена».
Я опять промолчала, а она резко спросила:
– Что с ней? Вам доктор Лейднер не говорил?
Я не собиралась разводить сплетни о пациентке, даже еще не увидев ее, и сказала уклончиво:
– Насколько я поняла, она несколько переутомилась и нуждается в уходе.
Она засмеялась неприятно, резко.
– Боже мой, – сказала она. – Девять человек ухаживают за ней. Неужели этого недостаточно?
– Я думаю, им надо заниматься своей работой, – заметила я.
– Заниматься работой? Конечно, они должны заниматься работой. Но прежде всего Луиза. О, она представляет себе это очень хорошо.
«Да, – отметила я про себя, – не любите вы ее».
– Все-таки, – продолжала мисс Райлли, – не понимаю, чего она хочет от профессиональной госпитальной сестры. Я-то думала, что любительская опека ей больше по вкусу, чем кто-нибудь, кто будет запихивать ей градусник в рот, считать пульс и сводить все к простой реальности.