Убийство в сквере
Шрифт:
– Да, я подарил. Одел на палец в ресторане, где мы отмечали вдвоем это торжество.
– А после ресторана как вы провели вечер?
– Ну, знаете, товарищ капитан, это уже мое личное дело, - несколько раздраженно проговорил Боровой.
– И тем не менее прошу извинить за такой ответ. У меня самые чистые, самые искренние чувства к Людмиле Федоровне. Могу сообщить, если это необходимо для следствия, что после ресторана я ее провел до дверей гостиницы и поехал домой один. И больше Людмилу Федоровну не видел. А теперь я ухожу, - Боровой решительным шагом направился к выходу и скрылся за
– Я его таким еще никогда не видел, - пожал плечами ректор.
– Но знаю, он пошел к ней в больницу, Боровой не отступит.
Из райцентра был вызван муж Савиной Иван Петрович Савин. Капитан Морозов по срочному делу уехал в Минск, и Савина "принимал" младший лейтенант Лыков.
Иван Петрович уже знал, что его жена Людмила находится в больнице в критическом состоянии. Когда речь зашла о золотом кольце, Савин заявил, что он супруге не дарил никаких колец и на ее пальцах их никогда не видел. Рассказывая о совместной жизни, Савин старался подробно охарактеризовать с разных сторон свою супругу и все больше с отрицательной стороны. А вот он всегда был хорошим семьянином, сильно любящим своего сына Сережу.
– Ваша жена, что, не любила сына?
– спросил Лыков.
– Тут о ней я ничего не могу сказать плохого, - быстро заговорил Савин.
– Она своего, нашего сына любит... Если бы она меня так любила, как сына! Пусть даже наполовину, я был бы счастлив.
– Савин несколько помолчал, потом достал платок, утер лицо и снова заговорил так же быстро, как бы боясь, что ему не дадут высказаться до конца.
– Но дело в том, что наш сын любит больше меня, чем ее, мать... Целый год мы были разводные, я жил отдельно, у матери, но не забывал сына и очень часто приходил к жене и забирал его с собой погулять, побродить по городу.
– И мать разрешала брать его с собой?
– спросил Лыков.
– А что она могла сделать, он прямо бегает за мной. Конечно, Людмила после моего прихода и ухода всегда долго плакала и убивалась... Но я был неумолим и приходил за сыном.
– Вам не жалко было жены, видя, как она горюет о сыне?..
– Конечно, жалко. Я в это время предлагал сойтись. Сын нас и соединил снова... И если бы не эта поездка...
– Так, так, гражданин Савин, - прервал его Лыков.
– Но если вы так любите жену и сына, то почему тогда пускали в ход кулаки, избивали мать своего ребенка? В чем вы усматривали ее вину? И вы только что характеризовали ее больше с плохой стороны, фактически, поносили супругу... Так как же понять тогда вашу любовь к ней?
– Я и сам не знаю, - проговорил Савин.
– Такой уж у меня характер. Но я даю слово, что больше бить жену не стану, пусть только быстрее поправится.
– Будем надеяться, - ответил Лыков и отпустил Савина.
Прибывший вечером из Минска, капитан Морозов сразу же прочитал протокол допроса Савина, потер ладонью лоб и ничего не сказал Лыкову.
Дело затянулось.
Пострадавшая Савина лежала в больнице, все еще не приходила в сознание.
Решили еще раз допросить Борового.
– Итак, - капитан Морозов закурил.
– Расскажите нам еще раз, и поподробнее, о Людмиле Федоровне, о ваших взаимоотношениях.
– Я с ней знаком больше года, - начал
– Скажите, Боровой, Людмила Федоровна развелась со своим мужем, когда вы уже были знакомы или до вашего знакомства с ней?
– Развод состоялся, когда мы уже встречались, она от меня ничего не скрывала... Не скрывала до последней встречи в день ее рождения. Именно в этот день впервые меня обманула, не сказав ничего о том, что вновь сошлась с мужем. Подлый и низкий поступок, а я думал, что хорошо знаю эту женщину. Но теперь мне известно все... И только подумать, правду открыл такой трагический случай...
– Боровой умолк, задумался.
– Прошу, продолжайте, - попросил Морозов.
– В последний приезд она была не такой как всегда. Людмила Федоровна бросала испуганно-тревожные взгляды по сторонам... В руках у нее не было саквояжа, в котором она обычно возила выходные туфли, вечернее платье. Одета Людмила Федоровна была очень буднично. Все эти перемены резко бросались в глаза. Я все это заметил, но не показывал вида. И еще она находилась в каком-то напряжении, спешила.
– Вы таких подробностей, Федор Михайлович, раньше мне не рассказывали, - проговорил Морозов.
– Я не говорил о них вам потому, что не считал это существенным. Зачем ехала, раз сошлась с мужем?
– Как же дальше вела себя Людмила Федоровна?
– спросил Морозов.
– Дальше пошло все комом. После праздничного ужина я пригласил Людмилу Федоровну к себе домой. Она не согласилась и начала обвинять меня в дурных намерениях. Я понял, что если я оставлю ее одну, хотя бы на минуту, то она тут же уедет обратно. Мне не хотелось ее отпускать. Мы пошли по городу. Я вел Людмилу Федоровну к гостинице, решив устроить на ночь ее там. Раньше она останавливалась у своей подруги, но было поздно, первый час ночи... Людмила Федоровна поняла мои намерения и нехотя подала свой паспорт, когда мы вошли в гостиницу. Я оформил номер. Карточку прибывающего я заполнил сам и даже расписался за Савину.
– По этой карточке прибывающего, вашему почерку мы и нашли вас в пединституте, - улыбнулся Морозов.
– Это мне известно, гражданин капитан, - кивнул головой Боровой.
– Прошу вас, продолжайте, - торопил Морозов.
– Я оставил ее в гостинице, - спокойно говорил Боровой.
– Мы условились, что завтра в семь утра я приду к ней в номер, а потом уже решим, как провести день, решим нашу судьбу. Попрощавшись, я ушел к себе домой. Назавтра ровно в семь утра я был у ее двери. Постучал. Никто не ответил. Я постучал сильнее еще и еще. Прислушался. Молчание. Тогда я пошел к дежурной. Дежурная сообщила, что Людмила утром выписалась. Мне стало не по себе. Час или больше я бродил по городу, а к девяти пришел в институт. Все.
– Боровой умолк.
– Я очень устал, - добавил он еле слышно.