Убийство в улице Морг
Шрифт:
Опыт был еще неудачнее прежнего, и я сказал, что эти знаки не могли быть нанесены человеческою рукою.
– Прочтем, что пишет Кювье, – ответил на это Дюпэн. – Он подал мне статью о крупных орангутангах Ост-индских островов, с подробным анатомическим описанием этих животных, известных своим громадным ростом, изумительной силой, проворством, диким, злым нравом и большой переимчивостью. Ужасные подробности убийства выяснились мне теперь вполне.
– Действительно, только пальцы орангутанга могли оставить такие следы на шее жертв, – сказал я, – и взятый вами клочок бурых волос совершенно сходен с шерстью, описываемою Кювье. Но я все же не могу понять этого загадочного убийства; к тому же, ведь были слышны два голоса и один из них принадлежал,
– Точно так, и один из свидетелей расслышал даже слова: «Mon Dieu!» произнесенные тоном упрека или сожаления. Именно эти слова подают мне надежду на полную разгадку дела. Ясно, что какой-то француз был очевидцем убийства. Возможно, – даже более чем вероятно, – что он не был соучастником злодейства, а только не доглядел за своим орангутангом, выпустил его… потом гнался за ним до самой этой квартиры, но не мог его изловить. Животное и до сих пор на свободе… Все эти догадки кажутся мне основательными, но, разумеется, для других они могут быть призрачными и я не навязываю их никому… Но если этот, угадываемый мною, француз неповинен в злодействе, то он явится сюда к нам, по этому объявлению, которое я занес вчера в редакцию газеты «Le Monde» (посвященной морскому делу и весьма распространенной между моряками), при нашем возвращении, вчера вечером, из улицы Морг.
Он подал мне нумер газеты, и я прочел следующее:
«Поимка. Утром, – числа (показано было утро, наступившее вслед за ночью, в которую было совершено убийство) пойман в Булонском лесу большой бурый орангутанг борнейской породы. Владелец его (как уже известно, моряк с мальтийского судна) может получить его обратно, представив ясные доказательства на принадлежность ему этого животного и заплатив за издержки по его поимке и содержанию. Адрес: С.-Жерменское предместье, улица -, № -».
– Но каким образом могли вы узнать, что хозяин этого зверя моряк, да еще с мальтийского корабля? – спросил я.
– Я вовсе не знаю этого; я не могу сказать, что я в этом уверен, – ответил Дюпэн, – но вот обрывок ленты, судя по виду которой и ее замасленности, можно догадываться, что она служила к завязыванию одной из тех косичек, которые любят отпускать себе моряки. Узел на этой ленте, так называемый, морской; редко кто умеет его завязывать, кроме моряков, и он особенно в ходу у мальтийцев. Я поднял эту ленту у громоотводного прута. Она никак уже не могла принадлежать которой-нибудь из убитых женщин. Но если я и ошибаюсь насчет ее принадлежности французскому матросу с мальтийского судна, то беда невелика: владелец орангутанга подумает, что я был введен в заблуждение каким-нибудь обстоятельством, которое для него останется безразличным; но если моя догадка окажется справедливой, то я этим выигрываю очень многое. Француз начнет рассуждать так: «Я не повинен в злодействе; я беден; орангутанг – животное ценное; его стоимость – целое богатство для меня! Неужели мне лишиться этой суммы из-за пустого страха перед какою-то опасностью? Поймали зверя в Булонском лесу, значит, вдалеке от места убийства. Кому придет в голову искать какой-нибудь связи между им и этим кровавым делом? Полиция идет по совершенно другому следу. Сверх того, меня уже знают; объявивший в газете прямо указывает на меня, как на хозяина зверя. Если я уклонюсь, не стану хлопотать о возвращении такого ценного животного, я скорее возбужу какое-нибудь подозрение. Вообще, мне невыгодно привлекать внимание на себя или на этого орангутанга… Стало быть, мне надо пойти по указанному адресу, заявить свои права на зверя…»
В эту минуту, на лестнице заслышались чьи-то шаги.
– Приготовьте свой пистолет, – шепнул мне Дюпэн, – но не показывайте его, пока я не подам вам знака.
Входивший по лестнице остановился, однако. По-видимому, он колебался; слышно было, что он даже спустился опять на несколько ступенек вниз. Но, вскоре, он поднялся опять и постучался решительно.
– Войдите! – весело и приветливо крикнул Дюпэн.
Человек, показавшийся на пороге, был, очевидно, моряк;
– Садитесь, почтеннейший, – сказал Дюпэн. – Я полагаю, что вы за вашим орангутангом? Знаете, меня к вам зависть берет: славный зверь и не малого стоит, я думаю. Какого он возраста, по вашему мнению?
Моряк вздохнул с облегчением, как бы избавясь от тяжелого гнета, и ответил уже уверенным голосом:
– Сказать наверное не могу, но, должно быть, ему не более четырех-пяти лет. Здесь он у вас?
– О, нет! Здесь было бы невозможно приспособить ему помещение. Он на каретном дворе в улице Дюбург, но вы можете получить его завтра же утром. Вы можете, без сомнения, представить доказательства на принадлежность его вам?
– Разумеется, могу.
– А мне жаль отдать его, право, – сказал Дюпэн.
– Но вы не сомневайтесь насчет вознаграждения, поспешил прибавить моряк. – Я хорошо понимаю, что обязан заплатить за труды и прочее… Конечно, надеюсь, не потребуете лишнего…
– О, зачем лишнее! – возразить Дюпэн. – Надо по совести… Что же мне с вас спросить?… Да, вот что: вы мне только расскажете все, что знаете, об убийстве в улице Морг.
Дюпэн произнес эти слова очень тихо и вполне спокойным голосом, но, в то же мгновение, подошел к двери, запер ее и спрятал ключ себе в карман, после чего вынул из-за пазухи пистолет и положил его на стол.
Лицо моряка побагровело, как у задыхающегося человека. Он вскочил и ухватился за свою дубинку, но тотчас же снова опустился на стул, как пораженный насмерть. Мне стало его жалко до крайности.
– Друг мой, вы пугаетесь совершенно напрасно! – проговорил Дюпэн ласково. – Мы вовсе не желаем повредить вам. Даю вам честное слово, как француз и как благородный человек, что против вас не замышляю ничего дурного. Я вполне уверен в вашей непричастности к зверствам в улице Морг, но я не стану отрицать, что считаю вас замешанным отчасти в эти происшествие. Вы видите уже из всего, что мною добыты многие сведения, – и таким путем, которого вы и вообразить не можете. Теперь дело обстоит так: вы не виновны ни в каком попущении, ни в чем, что могло бы взводить обвинение на вас. Вы не совершили и грабежа, хотя имели к тому полную возможность; вам нечего утаивать, нечего бояться рассказать все! И вы даже обязаны честно сделать это, потому что обвиняется в преступлении невинный человек…
– Спаси меня, Господи! – проговорил он после короткого молчания. – Я расскажу вам, что знаю… Вряд ли вы поверите мне…я буду слишком глуп, если понадеюсь на это, но я не повинен и выскажу все, что есть на душе, хотя бы мне умереть…
Сущность его рассказа заключалась в следующем. Он был недавно в Индейском Архипелаге, высадился, однажды, с другими матросами на Борнео, и здесь ему удалось, вместе с одним товарищем, изловить орангутанга. Вскоре этот товарищ умер, и хозяином зверя остался один наш моряк. Нелегко было ему справляться с животным, неукротимым, свирепым, однако, он успел привезти его в Париж, где держал его взаперти, не показывая никому. Он хотел его продать, но ждал, чтобы у орангутанга зажила прежде рана на ноге от занозы, которую он всадил себе еще на корабле.
Возвратясь, однажды, откуда-то домой, он застал орангутанга в своей собственной спальне. Оказывалось, что зверь сломал перегородку, отделявшую его коморку от этой комнаты, вылез на свободу и теперь сидел перед зеркалом с бритвой в руках, стараясь подражать движениям, которые успел подметить у своего хозяина. Моряк страшно перепугался, увидя острое орудие во власти такого дикого животного. Привыкнув, однако, усмирять его хлыстом, он прибегнул и теперь к этому средству, но лишь только орангутанг увидел хлыст в руках хозяина, он бросился вон из комнаты, на лестницу, и выпрыгнул здесь из окна, которое было, по несчастью, отворено.